Ее андалузский друг
Шрифт:
Гуниллла не сводила глаз с Сары. Затем повернулась и пошла прочь. Даже Эрик был удивлен этим ее поступком, но ему оставалось лишь последовать за ней.
Когда они выехали с парковки и направились в сторону центра, у Гуниллы было очень грустное лицо.
— Глупая безмозглая девчонка, — пробормотала она себе под нос.
Эрик молча сидел за рулем.
— И почему именно сейчас? — продолжала она.
Эрик понимал, что она не ждет от него ответа.
— Как она не понимает! — Гунилла смотрела прямо перед собой. — Неужели опять все то же самое…
Они миновали
— Как ей удалось все это выведать? — Женщина вздохнула и глубоко задумалась. — Проклятье, — чуть слышно прошептала она наконец.
— А Патриция Нурдстрём? Про нее-то она как узнала? — спросил Эрик.
Гунилла опустила солнцезащитный козырек.
— Это можно прочесть в полицейской базе. Там остались кое-какие мелочи, которые мне так и не удалось убрать. Даже не знаю, как она добралась до этих сведений, — возможно, просто затребовала их. Но это уже не имеет значения. Она поняла некую связь, для нее не предназначенную.
— Ларс помогал ей в этом?
— Не знаю… не думаю. Ты сам видел, что он с ней сделал.
Гунилла снова задумалась.
— Что она говорила перед там, как упомянуть Патрицию?
— «Жучки»…
— А перед тем?
— Альберт…
— Откуда она может знать про Альберта?
У Эрика не было ответа на этот вопрос.
Гунилла вздохнула, подняла солнцезащитный козырек.
— С Ларсом подождем. Пока понаблюдаем за ним… как обычно. А вот с Сарой…
Эрик выехал на Страндвеген.
— Похоже, пора посвятить в дело Ханса.
Эрик что-то промычал в знак согласия.
— Проклятье, — снова прошептала она себе под нос.
Ральф Ханке пребывал в отвратительном настроении. Как всегда, когда с ним это случалось, он уходил в зловещее молчание. Его окружение воспринимало это как скачок напряжения в высоковольтных проводах — все старались не попадаться ему на глаза.
Из панорамного окна в квартире на седьмом этаже открывался вид на самый центр Мюнхена. Небо было пасмурным. Нижние края серых облаков висели почти на уровне лица Ральфа. Находись его офис несколькими этажами выше, из окна вообще ничего невозможно было бы увидеть — что, наверное, имело бы и свои плюсы. Часто, когда Ральфу не удавалось привести в порядок мысли, он подолгу стоял и смотрел на этот вид. Он редко что-то замечал — просто ему лучше всего думалось, когда мир находился немного под ним. Сегодня он надел на себя вязаный джемпер на пуговицах. Такое случалось с ним нечасто, но, когда он его надевал, ему становилось хорошо — возможно, от того, что можно было отдохнуть от костюма, почувствовать себя свободнее. Однако этот джемпер умел к тому же определенным образом влиять на его настроение. Мысли прояснялись, возвращалось хладнокровие, появлялась злость — как сегодня. А ясная, холодная мысль, продиктованная злостью, значительно облегчала жизнь.
Зашуршал внутренний телефон.
— Господин Ханке? — Кабинет заполнил спокойный голос его секретарши.
— Да, фрау Вагнер.
— Господин Гентц ждет.
Дверь кабинета открылась, вошел Роланд Гентц, прошел по паркету, уселся в кресло и достал из портфеля документы. Они никогда не здоровались. И не по невежливости; просто между ними существовала молчаливая договоренность, что
Ральф остался стоять у окна. Унылая погода в сочетании со всеми проблемами заставила его подумать о бокале вина. Он снова окинул взглядом город.
— Хочешь выпить?
Роланд поднял глаза от бумаг, удивленный вопросом.
— Когда мы перестали выпивать днем? — спросил Ральф.
Гентц задумался.
— В середине девяностых. Кажется, примерно тогда же, когда исчезли галстуки.
Ральф направился к своему рабочему столу.
— Две хорошие привычки, — вздохнул он и уселся. — Ну?
— Конечно, почему бы нет?
Ральф нажал на кнопку внутреннего телефона:
— Фрау Вагнер, два виски безо льда.
— Да, господин Ханке.
Ральф уселся в позу терпеливого ожидания, сложил руки. Роланд пролистал свои бумаги.
— Мы получили оплату за три галереи в Великобритании… В Гамбурге по-прежнему проблемы со строительством моста. Там неполадки с гидравликой, это потребует времени. Контракт с американцами будет наш, но и здесь следует запастись терпением — все хотят поучаствовать.
Ральф почти не слушал его. Развернувшись на стуле, он снова смотрел в окно. Роланд продолжал бубнить свое. Через несколько минут Ральф прервал его:
— Это подождет… Что происходит в Швеции?
Роланд поднял глаза от бумаг:
— В Швеции? Ничего нового.
— Каковы последние сведения?
Роланд попытался собраться с мыслями.
— Приятель Михаила лежит в больнице.
— Он не заговорит?
— Нет. — Роланд отрицательно покачал головой.
— Откуда ты знаешь?
— Михаил ручается за него.
— Они пока молчат.
Гентц не ответил.
— А этот посредник — торговец оружием?
Роланд выпрямился на стуле:
— Ральф, можно я выскажу свое мнение?
Хозяин офиса продолжал смотреть на город:
— Пожалуйста.
— Почему бы нам не отказаться от всей этой затеи? Она мешает нашему бизнесу; это фактор риска, который нарастает с каждым днем, а ценность самого проекта ничтожно мала. Давай оставим это дело и сосредоточимся на важном.
Ральф повернулся на стуле лицом к Роланду:
— Как звали того человека, которого мы купили?
— Карлос. Карлос Фуэнтес.
— Кто он?
— Фигура средней величины. Владеет несколькими ресторанами. Он у Гектора на подхвате — в каком плане, я до конца не знаю.
— Давай используем его более широко.
— Думаю, он уже израсходован.
— В каком смысле?
— Именно он заманил Гектора в ресторан, где его взяли Михаил с напарником. Они ведь не дураки и поняли, что это не случайное совпадение.
— Он уже мертв?
Роланд пожал плечами:
— Вероятно…
Раздался легкий стук в дверь. Фрау Вагнер вошла, неся на подносе два стакана виски. Поставив их перед мужчинами, она вышла.
Они не стали пить сразу, сначала понюхали содержимое своих стаканов. Ральф выпил первым, потом Роланд. Проглотив, они сохранили во рту послевкусие. В этом самая сильная сторона виски — вкус, создающий фальшивые воспоминания и драматично прекрасные чувства к чему-то, что недоступно никому из живущих. Возможно, именно поэтому некоторые романтические натуры спиваются на этом напитке.