Ее андалузский друг

Содерберг Александр

Они поставили свои стаканы.

— У нас есть кто-нибудь в Испании? — спросил Ральф.

— Что ты имеешь в виду?

— Человек типа Михаила?

Роланд покачал головой:

— Нет, в Испании у нас такого человека нет.

— Позаботься о том, чтобы его найти. Я хочу, чтобы у нас был кто-то, кто ждет указаний. Кого мы могли бы ввести в игру мгновенно, если это понадобится.

— Его роль?

— Насилие. Пусть их даже будет двое или трое.

— Я не согласен, — тихо проговорил Гентц.

Ральф ничего не ответил. Снизу до них доносились

звуки самой центральной части Мюнхена.

— А эта женщина? Кто она, что мы о ней знаем?

— Ничего… Просто женщина. Ты хочешь, чтобы я навел о ней справки?

Ральф подумал, снова поднес стакан ко рту:

— Да, пожалуй.

20

Только что раскрылся белый пион. Он был невероятно прекрасен — огромный, идеально симметричный и завораживающий. Томми Янссон долго его разглядывал. Он сидел, откинувшись в белом садовом кресле в саду Гуниллы. Маленький чайный столик был накрыт в беседке — уютном уголке сада, где пахло розами и клематисом.

Томми Янссон был начальником отдела в службе разведки Национального управления криминальной полиции — того самого отдела, в котором последние четырнадцать лет работала Гунилла. Он был ее формальным начальником — старый боевой волк, разъезжавший на американской машине и носивший в кобуре 357-й. [30] В жизни он был наивен, как ребенок, но в работе — крутой профессионал. Она очень ценила его как начальника и коллегу, к тому же считала своим другом.

Гунилла выставила на стол целое блюдо свежеиспеченных булочек с корицей. Томми дождался, пока она тоже сядет напротив него за столик.

30

Американский револьвер «Кольт Питон» калибра 3.57, типичный атрибут героя в американских фильмах.

— Я слыхал, они называют тебя Мамой.

Женщина улыбнулась.

— Кто это говорит?

— Твой брат. Я позвонил ему по дороге сюда, чтобы сориентироваться, как у вас идут дела.

Гунилла резко выпрямилась.

— Почему ты позвонил ему?

— Просто взял и позвонил.

Гунилла налила английского чая в чашку Томми. Тот некоторое время прихлебывал напиток, прежде чем заговорить.

— Время идет. Народ начинает недоумевать.

— И что? — спросила Гунилла.

— Прокурор ждет от тебя материалов.

— Томми, ты прекрасно знаешь, как я работаю. Я никогда не передаю дальше материалы, пока не поставлю в них последнюю точку, — мне не нужна ситуация, когда какой-то задерганный делами прокурор ничего не поймет, использует их неверно, и в конце концов дело кончится ничем.

— Само собой, но на меня наседают. Я тоже не могу без конца прикрывать тебя.

В кронах деревьев чирикали птички, это был тихий квартал.

— Прикрывать меня?

— Ты знаешь, что я имею в виду.

— Нет, не знаю.

Янссон внимательно разглядывал ее.

— Дело

в том, что вопросы задает не только прокурор, — продолжал он. — Но самое неприятное — она озвучивает свои теории. И от этого другие начинают нервничать.

— Берит Столь?

Томми кивнул.

— Что она говорит?

— Ты хочешь узнать?

Хозяйка сада не ответила. Томми попытался найти более удобную позу на деревянном стуле.

— Она говорит, что не понимает, почему ты пользуешься такой свободой.

— И что ты на это отвечаешь, Томми?

— То же, что и всегда: что ты — один из самых лучших моих специалистов.

— А что она говорит на это?

Томми отпил глоток чая, поставил чашку на колено.

— Что ничто на это не указывает.

— На что?

— Она просмотрела все твои дела за последние пятнадцать лет и утверждает, что доля дел, закончившихся обвинительным приговором, ниже среднестатистического уровня.

Гунилла вздохнула:

— Именно это я пыталась сказать. Что еще?

— Это все.

— Нет, не все…

Гунилла не отрывала взгляда от Томми. Он опустил глаза.

— Она утверждает, что работая таким образом — независимая группа, непрозрачность, частные помещения и так далее, — ты создаешь собственную структуру, которую планируешь возглавить, когда через несколько лет произойдет реорганизация полиции.

— Да? И что?

Томми пожал плечами:

— Вот что она говорит.

— Что я работаю, выкладываясь на полную катушку?

Янссон вздохнул:

— Никто не реагирует… пока. Но если она будет продолжать высказываться вслух по этому поводу, кое-кто начнет волноваться и задавать вопросы. Томми заговорил совсем тихо: — Послушай меня, Гунилла. Если ты опростоволосишься, если окажется, что у тебя не так много материала, как тебе бы того желалось, я хочу, чтобы ты сообщила об этом мне. Я защищал тебя раньше, намерен защищать и в будущем… Но если я замечу, что ты неоткровенна со мной…

— Не волнуйся, — так же тихо ответила она.

Томми почесал ухо сгибом пальца.

— А я и не волнуюсь…

Тут она рассмеялась:

— Да нет же, волнуешься.

Он не ответил.

— Давай придерживаться договоренности, которая была у нас с самого начала, Томми.

— Какой договоренности?

— Что мне не нужно отчитываться.

— Кто тебе сказал, что я пришел за отчетом?

— А зачем ты тогда пришел сюда? Ради булочек?

— Да, ради булочек.

Ни один из них не улыбнулся.

Томми взвешивал сказанное. Затем стал размышлять дальше — Гунилла была его единомышленником, они мыслили и относились к вещам одинаково. Они никогда это не обсуждали — просто понимали друг друга без слов. И знали: в общем и целом они придерживаются одного мнения.

Янссон прервал затянувшуюся паузу:

— Я хочу знать, как далеко вы продвинулись — когда ты планируешь иметь доказательную базу в данном расследовании… Мне также важно знать, нуждаешься ли ты в чем-нибудь.

Лицо Гуниллы сделалось холодным и замкнутым.