Её (мой) ребенок
Шрифт:
— Мало этим «Львам» доставалось!.. — тихо причитает мама.
Падаю в кресло.
Я на эту кухню не пойду!
Кручу в руках поставленную бутылочку с успокоительным.
Дверь в комнату открывается. Марьяна, в наушниках с микрофоном.
— Можно так не шуметь! — зажимая микрофон рычит он в сторону кухни.
Вздрагивает, заметив меня.
Стягивает наушники. С подозрением смотрит на раскрытую сумку.
— Уже сбегаешь?
— Предлагаю совместный побег к Медведевым. На сутки,
— Да ладно… — закатывает глаза. — Перестань. Ничего нового и неожиданного ты, думаю, не услышишь.
— Я — нет.
— В смысле? — настороженно.
— Моя мама приехала, — стреляю взглядом на прикрытую дверь кухни.
— Ты издеваешься, Айдаров? — открывает она шокированно рот.
— Нам конец…
Глаза Кошкиной распахиваются в ужасе.
— Я согласна на побег! Уходим! — решительно сдергивает с вешалки свою шубку.
— «Чует кошка, чьё мясо съела», да? — прищуриваюсь я мстительно.
— Обсудим это у Медведевых! — прихрамывая идет к двери.
— Стой… Дезертировать не выйдет, — вздыхаю я.
— Почему это?
— Алёнка запекла в пироге утку.
— Пусть едят утку!
— Игрушечную, пластмассовую… Кто-то может подавиться. Надо идти сдаваться, детка…
Протягиваю ей бутылочку с успокоительным. Читает этикетку. Молча делает глоток.
— Утка, чтоб её, да?…
Беру её за руку, пропуская пальцы через свои. Идём…
Глава 40. Косяки
Алёнка без умолку болтает с Женькой, создавая весёлый беспечный фон. Они потрошат пирог в поисках утки.
Но… над их неприкаянными головами летают грозовые тучи. Мы с Марьяной сидим с самого края, я в кресле, она на подлокотнике, поставив ступни мне между бёдер. Крутит в руках пустую бутылочку их под успокоительного. Атмосферка нервная, да…
Поддерживающе поглаживаю её по щиколотке. Моя мама осуждающе поглядывает на Марьяну. Её — на меня. Искрит…
— И что же? Значит, ты не знал? — сердито смотрит на меня мама.
— Он не знал, — сжимает мою руку Марьяна.
— Или не хотел знать, — негромко добавляет тёща.
— Это правда? — разочаровано смотрит на меня мама.
— Это неправда, — опускает глаза Марьяна. — Я не хотела, чтобы он знал.
— Почему?..
— Но захотел бы узнать, узнал… — опять подливает Ольга Павловна. — Живот же не скроешь. Особенно на Марьяне, она тогда и пятидесяти не весила… При ее то росте! Тростинка. Тяжёлая была беременность…
— Мам… — недовольно хмурится Марьяна. — Перестань, пожалуйста.
— Но у ребенка же не только отец… — расстроенно смотрит на Алёнку моя мама. — У него же целая семья. Бабушка, дедушка, дядя, тетя… Разве можно скрывать? Разве можно лишать
— Я была с вами не знакома, Мария Ильинична. Да и не хотелось мне, чтобы кто-то влиял… Давайте, спишем на гормоны и токсикоз? — дипломатично пытается съехать Кошка.
— Семь лет токсикоз и гормоны?!
— Мам, тормози! Я же сказал — это мой косяк был.
— Как же ты согласилась замуж пойти, если он тебя с семьей не познакомил?!
— Любила… — пожимает плечами Кошкина. — Не думали мы об этом. Думали — позже познакомимся…
— Любила и так легко разлюбила, что даже про дитё не сказала?
— Мам! Не так всё было.
— Так, не так! Эгоисты! — машет на нас рукой мама, не желая слушать. — Я чем виновата, ребенок чем вам виноват! Сошлись, расстались, как коты мартовские. Бессовестные!
Прижимаю крепче Марьяну, пытаясь закрыть ее от маминых обвинений, но она уже разошлась.
— А сейчас что?! Опять март на носу — обнимаетесь? А потом еще одного сделаете и снова поминай, как звали? А я потом внуков по всеми миру искать должна?!
— Мам, хватит. Мы молодые были, глупые, принципиальные. Неправильно себя повели.
— А теперь что — постарели, поумнели, короны сняли? — критически смотрит на нас тёща. — Или опять вожжа под хвост попадет, пузатую ее из дома выставишь?
— Что?! — хватается за сердце мама.
За всем этим давно примолкли Женька и Алёнка. Она тревожно и сердито оглядывает всех за столом. Неожиданно бьёт ладонями об стол. Все вздрагивают. Ловко проползая под столом, залезает к нам третьей.
— Уходите! — обнимая Марьяну за шею смотрит гневно на бабушек. — Вы нас не любите! Уходите!
Улавливаю в ее тоне категорическое интонации Кошки. А она тоже такая была… Это ее слова, просто чуть прямее и наивнее. Без дипломатии.
— Алёна, — прижимает ее к себе Марьяна. — Так нельзя… Это бабушки твои.
— Они нас не любят, — дует губешки. — Они не рады, что мы все нашлись!
— Господи, да мы рады! — прижимает руки к груди мама.
— Ты маму ругаешь. А ты — папу! Молчите!
Бабушки послушно вздыхают.
Так их, царица моя!
Мне приходит смска с магазина мебели. Ура!! Наконец-то. Доставка. Повод слинять из-под обстрела.
— Мебель привезли! — поднимаюсь я. — Родная, поможешь мне там… — многозначительно дергаю бровями.
— Конечно, — тут же подскакивает Кошка. Ну еще бы!
Оставляем мам на расправу Алёнке.
— Аленка, — подмигиваю я. — Не все еще слышали, как ты шедеврально поешь!
Ставлю ее на наше кресло.
— Давай, царевна моя, жги! И еще все стихи, что помнишь. Бабушка Мария обожает стихи!