Ее последний герой

Метлицкая Мария

Она усмехнулась и сквозь зубы прошипела:

– Естественно! Вам же не до того было всю жизнь.

А когда до него наконец дошел весь кошмар «наклонностей» отпрыска, обвинять ее было уже не в чем: Элга была уже смертельно больна.

Он, жалея ее, ту, которая проклинала его всю жизнь, коротко, без подробностей, отчитывался: все в порядке, после клиники мальчику стало значительно лучше, он уже работает и встречается с хорошей девочкой. Какое «лучше», какая «хорошая девочка»! После больницы Артур держался месяца два. Потом снова зависал на флэтах, где на закопченной кухне полуживые наркоманы варили

в черных от грязи кастрюлях свое страшное варево.

Он вытаскивал его из этих халуп. Ничего не помогало. Однажды, найдя его в какой-то каморке у кладбищенского сторожа (тот пускал наркоманов за пузырь), Городецкий избил сына до полусмерти, ногами. Избил и ушел. Кое-как добрался до дома и напился. Не было сил на борьбу. Просто больше не было сил.

Артур выжил. Вскоре его забрали в милицию и оттуда определили уже не к «своим» докторам, а в психушку.

Городецкий поехал в больницу, пообещав себе, что это последняя попытка. А там познакомился с одной несчастной мамашей, которая приходила к дочери.

Женщина эта, Клавдия Семеновна, поделилась с ним радостью: девочку ее, изможденную, почти синюю, почти беззубую, удалось пристроить в одну колонию, точнее, поселение в дальней деревне. Без электричества, без прочих благ цивилизации. Поселение организовал бывший наркоман Толик. Толик оказался мощным мужиком: «соскочил», воспрял, женился и завел троих детей. И поехал в глухую деревню, подальше от соблазнов и суеты. Потом к нему привезли его бывшего друга. Привезли умирать. Толик его поднял, и парень остался жить. Потом привезли еще кого-то, потом еще. Так появилось поселение. Ко всему прочему Толик оказался прекрасным менеджером. Поселенцы завели скотину, стали выращивать овощи, развели сады. Кто-то поженился, родил детей. Трудились от зари до зари. Построили часовенку, в деревню приехали волонтеры и даже несколько врачей. О поселении появились статьи, даже показали по телевидению небольшой сюжет.

Клавдия дала Городецкому адрес. И забрав Артура из больницы, он повез его туда. Привез и сказал:

– Обратной дороги нет. Приеду через год и посмотрю на тебя. Станешь человеком – есть надежда. Сбежишь – подохнешь.

Артур хмуро выслушал его и, не попрощавшись, пошел прочь. У крыльца стоял Толик и молча на них смотрел. Городецкий сел в машину и дал по газам. Толик прощально махнул широкой рукой.

«Вычеркнуть, – приказал Городецкий, – вычеркнуть из своей жизни. Я сделал все, что мог».

Скорее всего, так и было.

Элга все знала и скрывала. Боялась его гнева? Теперь она умирала в онкоцентре, и он совал в каждый карман белого халата конверт, умоляя об одном: сделайте так, чтобы она не мучилась!

Навещал ее каждую неделю, привозил фрукты и черную икру. Только тогда она его, наверное, простила. Или просто снизошла до разговоров. Впрочем, какие разговоры? Она спрашивала только про Артура. А он снова врал, изворачивался, пытаясь хоть немного ее успокоить и облегчить уход. Видел: она не верила, но была благодарна ему за ложь.

Городецкий похоронил Элгу рядом с сестрой, в одной могиле. Хоронил в одиночку, он да пара кладбищенских вымогателей.

Артур появился через полтора года. Городецкий смерил его тяжелым взглядом и нехотя пропустил в коридор. Сын сразу перечислил весь перечень

претензий: требовал свою часть квартиры, причем незамедлительно.

Он молча выслушал Артура и вытолкнул за дверь.

– Сгинь, чудовище. Квартиру тебе? А шконку на нарах не хочешь?

И захлопнул дверь, едва не отдавив ноги единственному отпрыску.

Тот еще долго молотил в дверь ногами, пока сосед не вызвал милицию.

Больше они не виделись и друг о друге ничего не знали. И не желали знать. Никогда.

* * *

– Ну а твой сын? – тихо спросила Анна, когда он проснулся и выпил кофе. – Надо же было что-то решать?

Он повертел в руке пустой картонный стаканчик и ответил:

– Ну да, решать. Именно так. Я понимал, что один ребенка не вытяну. Разъезды, да и не самый я положительный папаша. А тут пятилетний капризный мальчишка. Приходили какие-то тетки, кто-то прислал домработницу. И ни одна не справлялась. Он странный был: кусался, выл, бродил по ночам по квартире… Сейчас бы его отвели к психологу. Я тогда больше думал о себе. А он только путался под ногами, мешал моим планам. Все советовали, предлагали различные выходы: например, быстро жениться или сдать его в интернат. А тут – родная тетка, Ирмина сестра. Одинокая, жила в собственном доме в Подмосковье, обожала племянника. И я ухватился за этот вариант, считая его посланным свыше. Спихнул, что говорить. Просто гора с плеч.

Городецкий замолчал и смял пустой стаканчик в ладони.

Анна погладила его по руке.

– Ты все сделал правильно. Любой поступил бы именно так! Работа, переезды, нагрузки, условия в экспедициях. Тебе, в конце концов, требовалась личная жизнь. А тут – тетка, природа, покой. За что ты коришь себя? – тихо спросила она.

Он мотнул головой.

– Есть за что. – И с усмешкой добавил: – Уж ты мне поверь. И больше об этом не будем, ладно?

Она кивнула и положила свою ладонь на его руку.

* * *

Все правильно. Кто бы добровольно взвалил на себя все тяготы воспитания и одинокого отцовства? Но он кое-что мог. Брать парня на море. В байдарочный поход по Карелии. В поездку по Военно-Грузинской дороге (ехали тогда на пяти машинах, огромной и шумной компанией, и все друзья были с детьми). А Чехословакия? Ведь он просидел там в общей сложности почти два года! И оператор Пашка Зубкевич взял тогда всю свою веселую семейку – жену Алку и двоих сыновей, Петьку и Гришку (ровесника Артура). Мальчишки ходили в русскую школу при посольстве и были вполне себе счастливы. И его сын тоже мог бегать с друзьями по городу, глазеть на витрины, покупать жвачку и мороженое и находиться рядом с отцом.

Алка, Петькина жена, все его уговаривала:

– Привези пацана! Где два, там и три! Что, я ему тарелку бульона не налью?

Он не привез ни разу. Отмахивался:

– Зачем менять режим? Зачем менять школу? Он там привык, и ему там хорошо.

Откуда он знал, что ему там хорошо? Не знал. Так было проще думать и жить. Боялся: вдруг Артур привыкнет или, еще страшнее, – привыкнет он сам? И это снова внесет очевидный раздрай в его только что наладившуюся жизнь.

К тому же появилась Магда. И это показалось ему очень серьезным. Таким серьезным, что он струсил.