Ее величество
Шрифт:
– Вряд ли, – усомнилась неопытная Аня. – Я склоняюсь к мысли, что…
– Мужчинам нравятся кокетки, их милые капризы. Они обожают игру. Она их заводит, возбуждает. Иначе у них может не получиться… желаемое. А это жестокий удар по самолюбию. Мужчины не любят пассивного «потребления» их любви. А перед Федором была жена, постоянно измученная бессонными ночами с маленькими детьми, по горло заваленная работой. Мужчины не прощают женам потери привлекательности, игривости, того, что вызывают в них желание женщины. А еще их бесит отсутствие в свой адрес ярких похвал, потому что у большинства из них секс на первом месте. Иначе они не чувствуют
– Странное, однобокое понимание мужской сути. Так помогайте женам быть такими, какими хотите их видеть… А как же нравственность и воздержанность? Иначе мы – животные, – ужаснулась Аня.
– Нравственность они оставляют женам, – пошутила Жанна.
– Эмма подыгрывала Федьке в постели, стонала, будто от удовольствия, потому что он ждал этих стонов и возгласов, – заговорщицким шепотом поведала Инна Ане, – но это когда души в нем не чаяла. А потом настали черные дни, и она…
– Противно.
– Многим женщинам приходится… сквозь прорывающуюся обиду. И что-то глухое и темное разливается в их душах… – таинственным шепотом «подсластила» сказанное еще одной пилюлей Инна. – С ходу я еще много чего интересного могу тебе сообщить.
– Не хило! (Из лексикона подопечных?) Беззастенчиво вкрапляешь вымысел?
– Чудачка. А ты, ясное дело, ожидала услышать мощный экспрессионистский, космический хор небес, хвалу во славу мужчин? Почитай увлекательные сказки Ветхого Завета, не такое еще познаешь о коварстве, предательстве и бытовой непорядочности. Там неоспоримые доказательства порочной и подлой сути человека, – победно-насмешливо посоветовала Инна.
– Я понимаю, Эмма – очень… настоящая. Бесценный налет естественности – это прекрасно, но чтобы вернуть свежесть восприятия друг друга, ей надо было фасон держать: наряжаться, подкрашиваться, пеньюарчики красивые надевать, нижним бюстом перед мужем вилять. В общем, пускать в ход свои чары, чтобы держать мужа в тонусе. Вот что мужчин манит и притягивает. Это, если честно, самое главное неписанное правило. В таких делах незначительных вещей не бывает, всё имеет свой смысл и свою цену. Моя бабушка говорила, что даже быка трудно заставить осеменить вялую неигривую корову, – высказала свое мнение Жанна.
– Какие пеньюары при Федькиной зарплате да с тремя детьми? Эмме хотя бы выспаться, отдохнуть… А ему нужен ее взгляд, таящий некий невысказанный мучительно загадочный смысл? – спросила Инна. И ее губы сложились в невеселую усмешку. – Хотела бы я взглянуть на Федькино лицо после нескольких бессонных ночей! Хотя, ты, наверное, права. Насколько я знаю, раскол у них наметился именно в те сложные для Эммы годы. Год рождения третьего ребенка на моей памяти у них был самым трудным.
Лена с пониманием посмотрела на подругу.
– Эмма должна чаще улыбаться в компании, показывать, что нравится другим. Загадочность – это такой манок! – настойчиво продолжала свою линию Жанна, сделав вид, что не заметила взгляда Лены.
– Эмма говорила, что за всю жизнь ни разу не делала в парикмахерской маникюра, макияжа, массажа, не знает что такое маски на лицо, не имеет понятия о стилистах, визажистах. На свою внешность и на свой взыскательный вкус полагалась, – напомнила Аня.
– Нашла чем хвалиться! Не познать триумфа искусства над Природой!
– Вся наша жизнь – притворство, так хоть дома хочется побыть самой собой. А тут… кривляйся перед мужем, – возмутилась Аня.
– А я думаю, вернее умасливать своего супруга раскованностью с ним в любви, а то мы слишком зажаты, мол, мы не развратные. Но что касается детдомовских… Откуда быть этой раскованности, если в детстве им открыто говорили, что вы «подкидыши» и что ваши матери «б», хотя в их беде причиной была война. Клеймо в душе на всю жизнь. Страх показаться вульгарной. Это уже комплекс, – сказала Инна. – Современные молодые женщины другие. Как вспомню табуны девиц по вечерам в нашем парке…
– Эмма не детдомовская. Отца не было. Воспитание получила строгое, пуританское, – напомнила Лена. – Она любила мужа «как никто никого и никогда». Разве этого мало?
– Я о телесной составляющей. Еще я бы предложила Эмме после ссор наказывать Федора молчанием. Очень даже действенное средство, – опять встряла Жанна со своим советом.
– Эмма сама не умела выдерживать такой пытки. Я предлагала ей заставить Федьку ревновать.
– Отчаянная попытка вернуть мужа в семью, дав ему понять, кого он теряет? Да у Федора глаза были зашорены и уши заткнуты чужими комплиментами и ласками. Когда ей было потворствовать прихотям мужа? Это он должен был ее ублажать. Теперь поздно. Поезд ушел. Упустили они время, – сказала Аня, «вдохновленная» возражением Инны.
А Жанна вкрадчиво добавила:
– Не разгадала Эмма маневр мужа. Хочу сразу обозначить свою позицию по этому вопросу: Федор специально ее детьми по рукам и ногам повязал. Понял, что ради них она все стерпит. С моей подругой такая же история случилась.
– Оставила бы Федора да замуж пошла за другого, если бы подвернулся кто-то поприличнее. И начала бы жизнь заново. Хотя бы пристрелку сделала. Взяла бы в пример Лилю. Она запросто уходила от мужей и до сих пор жизнерадостная.
– Что за чушь! Нашла чем утешить. Тебе это во сне привиделось? Лиля долго «выздоравливала» после второго развода. Того человека уж нет в живых... Она говорила, что все, что осталось от того, которого любила, со временем стало для нее особенно дорогим… Замуж! А потом строить семью на зыбкой почве одной лишь благодарности к новому мужу? Ты же на своем опыте знаешь, как мужчины относятся к чужим детям, – укорила Инну Аня. – Да и за Федора Эмма не цеплялась. Если бы не сыновья, на фиг он был бы ей нужен такой.
– Виды на замужество с тремя детьми весьма туманные, – мягко заметила Жанна. – И даже не в детях дело. Вдруг нарвалась бы на еще худшего?
– Куда уж хуже?! – изумилась Аня.
– Люди живут страстями, любовью. Но абсолютно свободны они только в мечтах... Вот и ошибаются, «ломают кости», не удается полностью состояться. И получаются недовоплощенные судьбы. Мы хотим дышать, мечтать, любить, верить! А нас… мордой в грязь. Эх, мать моя женщина!
«Не коррелирует это Иннин образ с ее прежним поведением, – засомневалась Жанна. – Такой я ее не знала. Надо отдать ей должное: и в нынешнем возрасте она не растеряла ни ума, ни очарования. Несмотря на невоздержанность и слишком вольный язык, есть в ней какая-то изюминка, что-то мало осязаемое, непередаваемое словами, на уровне чувств. Трагический трепетный темперамент, что ли?»