Эффект бешеного Солнца
Шрифт:
— Эге, а это наш! — воскликнул он, приподняв голову Ашмарима за волосы. — Ашмарин, вроде? Ну да, из флотилии.
— Ашмарин? — заинтересованно переспросил пограничник на лошади. — А ну, давай в круговую!
Пограничники ускакали, надеясь перехватить беглеца у края кладбища. Фомин подошел к Ашмарину, тот уже пришел в себя и сейчас сидел на скамьа, делая такое движение головой, будто хотел что-то с нее стряхнуть. Ирина Ильинична отошла в сторону, откуда доносилось шипенье просачивающейся воды. Молча вернулась, протянула Ашмарину мокрый
— Вытрите лицо… И руки.
Даже сейчас было видно, что на левый глаз Ашмарина начала заплывать опухоль.
— Берите платок, — сказала Ирина Ильинична Фомину. — Там есть вода, приведите себя в порядок.
— Есть, — охотно ответил Фомин и, шатаясь, поплелся к водопроводной трубе в кустах. Вернулся он посвежевшим, даже причесенным. Смущенно скомкал платок, протянул Ирине Ильиничне.
— В крови он только, вы уж простите…
— Простить? Да если бы не вы, так меня уже на свете не было бы, — сказала Ирина Ильинична.
— А он кто, муж вам будет? — осторожно спросил Фомин, присаживаясь рядом.
— Муж? — удивилась Ирина Ильинична. — Почему это вы подумали?
— А чего же это он так? Я думал, возревновал вас к кому.
Ирина Ильинична рассмеялась каким-то кашляющим смехом.
— Старая я дура, — сказала она неожиданно. — Почувствовала неладное, а все равно пошла. Если бы не вы, если бы не вы…
— А мы тоже сплоховали, виновато сказал Фомин. — И кто его знал, что он такой зверюга. А будто знакомый, будто видал я его где…
— Вы молодцы, ребята. Я так за вас боялась, так боялась. Он же вас мог тут… А что я одна?
— Нет, вы тоже, тоже… Как это вы его сумочкой, геройская вы женщина.
— Вот так мы друг друга хвалим, а ведь он убежал.
— Поймают.
— Надеюсь, но бед он еще натворит.
Через несколько минут вернулись пограничники.
— Ушел, — сказал один из них, спрыгивая с коня. — На лодке ушел…
— На какой лодке? — Фомин даже рот раскрыл от удивления.
— А тут как раз под бугром Черемшанки, он сразу в лодочку, мотор завел и трата-та-та и ушел.
— Все подготовил, — тихо сказала Ирина Ильинична.
— Ну, вот что, граждане хорошие, — сказал пограничник. — Давайте собирайтесь и потихонечку, полегонечку проедем с нами. Все и расскажете. Да, а мешочек чей же? — спросил он, подняв мешок, брошенный во время драки.
— Мой, — сказал Ашмарин.
— Чего это в нем стукотит, — заинтересованно спросил пограничник и перевернул мешок. С деревянным звуком выкатились на песок человеческие черепа. Пограничник строго сказал:
— Ага! Собирайтесь, граждане хорошие.
Но на этот раз «граждане хорошие» прозвучало совсем по-другому.
Они шли прямо посредине вымощенной булыжником улицы, спускавшейся круто вниз. Фомин шел прихрамывая, держа под локоть понуро шагавшего Ашмарина. За ними семенила Ирина Ильинична, держа в руках мешои с черепами. Почему-то именно ей была доверена эта функция. Один из пограничников шел рядом, держа
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ
Ирину Ильиничну и наших флотских товарищей доставили а то же самое отделение погранслужбы, в котором мы уже побывали воскресным утром. Старший из пограничников выложил на стол дежурного японский кинжал и два черепа, обнаружив при этом прирожденное чувство композиции. Знакомый уже нам майор Старостин даже руками развел.
— Не улики, а прямо задачник по криминалистике! — воскликнул он.
— Разрешите доложить по порядку? — обратился к нему сержант-пограничник. — В двадцать один ноль ноль мы с Григорьевым возвращались из дежурного патрулирования, по городу.
— Рано возвращались! — воскликнул майор.
— Дежурные мы сегодня по конюшне, — пояснил сержант. — Проезжаем мимо старого кладбища, а оттуда — крик. Никак, говорю, женщина кричит. А Григорьев говорит: «Точно». Ну, мы наметом и подъехали. Видим, бой идет, товарищ майор. По всей форме бой. Фонарь с улицы яркий, все видать. Вот этот товарищ, гражданский моряк, сцепился с таким… не понять с кем сцепился, товарищ майор. Сам низенький, руки до полу, прыгает бочком, — сержант очень похоже показал, как прыгал Ганюшкин, уходя от Фомина. — Обезьяна не обезьяна. Мы было за ним. А тут, смотрим, на скамейке еще один моряк лежит, совсем без чувств, а рядом женщина сидит, чуть жива. Непонятно, товарищ майор, что делать… Тут глянь — кинжал на песке. "Чей, спрашиваю, кинжал? — А вот эта гражданка говорит: «Мой». А тут Григорьев мешок тряхнул, а в нем черепов видимо-невидимо. Эге…
— Э-ге-ге, — поправил его серьезно Старостин.
— Ну да, э-ге-ге, я и говорю. И все ж-так.и мы хотели того поймать, второго, обезьяну. Доскакали до речи Черемшанки, а он уже на моторке набортает. Ну, тогда мы этих и приведи.
— Ирина Ильинична, — обратился Старостин к Шафаровой. — Мы обо всем побеседуем завтра. Не удивляйтесь, что я вас знаю, я ваши лекции слушал в партийной школе.
— Старостин?
— Совершенно точно. Старостин. А тут Федор Никаноровмч поднял на ногя весь город. К нему старик этот пришел, как его…
— Илларион Карпыч?
— Правильно, Карпыч, все рассказал, у нас тут полный был переполох, но куда вы пошли, никто не знал. Завтра обо всем потолкуем. — Старостин помолчал и, глядя исподлобья, спросил: — Это Ганюшкин был.
— Вы удивлены, что я жива?
— Признаться, да.
— Это они, — Ирина Ильинична показала на Фомина с Ашмариным. Если б не они… И на мое счастье, ему захотелось на прощанье пофилософствовать.
— Да, да, это похоже на штабс-капитана. Он, говорят, с философией и на тот свет отправлял. Федор Никанорович именно так его характеризовал.