Эффект отражения
Шрифт:
Он сбежал.
Так частенько поступают люди, столкнувшись с трудностями, к которым они даже не знают, с какой стороны подступиться. Павел знает, что голова у всего этого находится на плечах Черного Льва, но помогает ли ему это? Как отрубить голову от тела, если он не видит ни того, ни другого?
Метро целый день. Оно сводило Кранца с ума не хуже, чем страх. Оно крутило его по бесконечной карусели Кольца и он то задремывал, то просыпался вновь. Метро обдавало его тысячами разнообразных духов и одеколонов, запахом пота, раздражением и усталостью. Оно давило и угнетало. Павлу казалось, он потерялся среди станций, и, не раз в испуге выплывая из болезненной дремы, холодел
Он менял друзей и подруг, так и не успев узнать их имен. Пассажиры входили и выходили, а Павел оставался неизменным и воображал себя поручнем, неким продолжением вагона, забившимся в самый дальний угол, чтобы никому не мешать. Но он конечно мешал. Павел сбился со счета, сколько раз на него навалились, сколько раз ему отдавили ноги и задели. Ему было все равно. Он ничего не мог изменить. У него не было на это ни желания, ни сил.
У него кружилась голова, и Павлу казалось, под ним не тряский стучащий вагон Метро, а чудесный аттракцион с разноцветными лошадками, скачущими по кругу. И вот он снова маленький, и там, у подножия стоит отец, приветливо машет рукой. Когда их жизнь рассыпалась, от чего мать с отцом развелись? Ведь ему было лет пять тогда, не больше! Почему он до сих пор не задавался этим вопросом, неужели ему было все равно? Он вспомнил об отце лишь тогда, когда ему понадобилась помощь. Как прозаично…
Бесконечные, бегущие по тоннелю трубы, отражения исковерканных лиц в стеклах, нависающие тела, рекламы, станции, торможение, остановка, тишина, разгон. Стук. Его укачивало, будто молодого матроса на корабле. Маятник Метро, древний, выверенный, его не остановить, он раздавит тебя, если покрепче упереться плечом и попытаться сбить его с ходу.
Бом! Следующая остановка.
Что со мной случилось? — думал Павел, прислонившись плечом к поручню. — Что за жернова перетирают меня в порошок, выжимая живительное масло? Я хорошо жил, я стремился стать человеком, но в кого превращаюсь сейчас? Что страх делает со мной? Реальный мир, который я знал, оказался только маленькой частью, в которой слишком много белых пятен!
«Это — чертова свора», — говорит Горден, для него все понятно, слова объясняют суть и полны правды. Но такая правда Павлу не нужна! Какие-то зеркала, двойники, вибрирующие халаты, попытки утонуть, пуля в грудь. Кто может похвастаться таким, кто захочет повторить и испробовать?!
Когда Сиковски превращает двойника в Зеркало, куда девается разум человека, куда исчезает душа? Неужели она так и заключена внутри тела, на которое чуть что хозяин скидывает все свои неприятности? Зеркало болеет простудой, выздоравливает от страшных ран, лечит ожоги и ушибы. А тот, кто должен отвечать, занимается своими праздными делами, забыв о неприятностях!
Нет, определенно, душа должна куда-то деваться, потому что иначе Ад как понятие обретает реальность. Ведь чем не вечные муки, быть рабом, не иметь возможности что-то изменить и жить, терзаемым постоянной болью и безысходностью. Если бы душа была на месте, Зеркало бы уничтожило себя само, покончило бы с собой. Да, эти Зеркала и вправду пустые, а вот перед Павлом стоит сложная задача: нужно сделать оболочку из пустоты. Но, покачиваясь в шумном вагоне, Павел никак не мог заставить себя думать о будущем. Всякий раз обращаясь мысленно к тому, что нужно придумать выход, нужно что-то делать, он ощущал полное бессилие и отступал. Он задремывал
Кранца мучила слабость, он едва переставлял ноги. Он добрел до ларька, купил минералки, жадно, залпом выпил ее и присел на бортик, но уже через минуту его вырвало.
Старушка с кошками, — от чего-то подумал Павел. — Что если попробовать попроситься к ней переночевать? Ведь один раз она меня пустила, пустит и второй раз. Это просто невозможно снова спуститься в Метро, зная, что придется провести там всю ночь. А к крестному возвращаться нельзя, раз уж убежал, то дорога назад закрыта.
Немного придя в себя, Павел купил еще одну бутылку воды и, сделав глубокий вдох, снова нырнул в поток людей, скользящих по эскалаторам в томные чрева Метро. Добрался до института и выскочил на поверхность.
От воды по прибавилось сил. Опасливо оглядываясь, Павел пробежал парк, постоял, пытаясь понять, в какую сторону идти, чтобы найти те дворы и старухин дом. Он долго бродил по округе, почти отчаявшись, все удаляясь от парка и внезапно узнал арку.
Нашел!
Еще раз оглянувшись, он юркнул в знакомый подъезд и поднялся на четвертый этаж. Сил на сомнения уже не оставалось и он, не мешкая, надавил на дверной звонок.
Дверь распахнулась тотчас же, и в щель просунулось круглое, все в подвижных складках лицо.
Павел в ужасе отшатнулся, но через мгновение устыдился своего страха. Старуху прошиб паралич лицевого нерва, вот у нее и дергалась щека.
— Чего тебе, нехристь? — ворчливо спросила карга.
— Бабуль, переночевать пусти, — густо краснея, попросил Павел, вспомнив, как сбежал из этого дома прошлый раз. На что он только надеялся, разыскивая ее дом? Но старуха не оправдала его ожидания, пожевала подвижными губами и юркнула обратно в квартиру, оставив дверь открытой. Помявшись на пороге, Кранц зашел внутрь и запер замок. Свет горел только на кухне, в коридоре было темно и пахло пылью. Пошарив в поисках выключателя, Павел обессилено опустился на пол и разулся. Передохнул немного, с удивлением обнаружив, что в доме старухи он чувствует себя в безопасности. Потом поднялся и зашел в ванную, чтобы помыть руки и умыться.
Из зеркала взглянул на него осунувшийся, с глубоко запавшими глазами чужак.
— Ну, хорош! — проворчал Кранц, умываясь одной рукой. Плечо совершенно обездвижило вторую руку так, что Павел старался даже пальцами не шевелить.
Его никто не торопил, и беглец присел на край лохани, насаждаясь ощущением покоя.
— Эй, — внезапно крикнула бабка, — иди на кухню, поешь!
Улыбнувшись, Кранц вышел в коридор, но, проходя мимо комнаты, замер.
В квартире больше не пахло кошачьей мочой, в ней вообще ни чем не пахло, кроме пыли и старого дерева. И ни единой кошки здесь тоже не было.
Не понимая, что происходит, Кранц заглянул в другую комнату, зажег свет и даже проверил под столом. Диван, где он очнулся в прошлый раз, и полки книжные — все на месте, а кошек нет.
— Эй! — снова позвала старуха.
— Иду, — Павел быстро заскочил на кухню. — Бабуль, где все твои кошки?
— Ась? — старуха мешала на плите щи, пропитавшие кухню дурманящим ароматом. И как бы ни был вымотан Павел, его рот сам наполнился слюной.
— Садись, нехристь, — бабка взяла половник.