Эффект преломления

Удовиченко Диана Донатовна

Дьёрдь говорил, не замолкая, укачивал Эржебету. Ловкие пальцы опытного любовника расстегнули пояс, расшнуровали корсаж…

— Не волнуйся, родная. Все будет хорошо. Я обо всем позабочусь. Тебе ничего не придется делать самой, тебе не надо будет никого бояться. Я ради тебя горы сверну…

Теплая волна уносила Эржебету все дальше. Дьёрдь покрывал ее шею поцелуями. Она не сопротивлялась. Забота, нежность… их так не хватало, так долго не было… Пусть…

Руки Дьёрдя ласкали ее грудь:

— Эржебета, я так

тебя люблю…

То ли дело было в словах, произнесенных неверным голосом, то ли в том, что дыхание Турзо сделалось тяжелым, то ли что-то еще случилось. Но Эржебета очнулась. Открыла глаза, увидела перед собою чужое лицо. Услышала тихое хихиканье. Обернулась. Черный человек стоял у двери, насмехался над нею.

«Посмотрим, как сладок господский кусок…» — хохотал уродливый грязный крестьянин.

«Ты смотрела… ты тоже хочешь!» — кривлялся, размахивая плетью, брат Иштван.

— Пошел вон!

Откуда только силы взялись, отшвырнула тяжелого Дьёрдя, как кутенка.

— Да как ты смел? Теперь… теперь… когда тело Ференца еще не успело остыть…

Дьёрдь, раздосадованный тем, что добыча, над которой он уже торжествовал победу, ускользнула из рук, грубо возразил:

— Смею напомнить, графиня: ваш муж не только остыл, но уже и успел изрядно разложиться. Вонь в замке до сих пор стоит.

Черный человек зашелся в призрачном хохоте.

— Да ты на усыпальнице его готов был блудить! И меня взять хотел, когда я была почти мертвой. На другое ты и не способен!

Эржебета, даже не пытаясь привести в порядок платье, сползла с кровати. Дьёрдь засмотрелся на тяжело покачивающуюся пышную грудь, долго не мог отвести он нее глаз. А когда взглянул наконец в лицо графини, увидел лишь ярость и ненависть.

— Ты предал его! — прорычала Эржебета. — Подлец, Иуда!

— Я хочу взять на себя заботу о его вдове и детях! Разве это предательство? — Турзо выставил перед собою руки, словно защищаясь от несправедливых обвинений. — Эржебета, я ведь не блуд предлагаю! Выходи за меня. Я богат, знатен, влиятелен, я сумею защитить тебя. Ну прояви хоть раз в жизни благоразумие!

Вместо ответа графиня выхватила из-под подушки кинжал и, болезненно оскалившись, двинулась на Дьёрдя. Он и не подумал испугаться. Стоял, сложив руки на груди, улыбался снисходительно, словно наблюдал за игрой ребенка. И больше не было беззащитности в его глазах.

Это еще сильнее обозлило Эржебету.

— Будь проклят, предатель! — Она прыгнула вперед, целя в грудь ненавистного Турзо.

Он легко вырвал кинжал, отшвырнул, прижал графиню к себе:

— И это все, на что ты способна? А еще говорят, ведьма, лидерка… Нет, ты просто слабая женщина. И тебе нужна защита.

Дьёрдь толкнул Эржебету на кровать, навалился сверху.

— Все равно моя будешь! — сатанея от желания, рвал остатки траурного платья. — Это тебе надо? Знаю, бывал

с другом Ференцем в походах, видел, как он с бабами обращается!

Эржебета не шевелилась, не сопротивлялась, лежала как мертвая. Турзо взглянул в ее лицо и отшатнулся, такое на нем было написано омерзение. Страсти как не бывало. Дьёрдь молча отпустил графиню, встал, направился к двери. Эржебета наблюдала, как Черный человек, пропуская Турзо, насмешливо поклонился.

У порога Дьёрдь остановился:

— В последний раз предупреждаю, графиня. Оставь девок в покое. Слишком многие в Вене на тебя зуб точат. Ну а я… — Он сделал многозначительную паузу, потом продолжил: — Я не могу допустить, чтобы твои поступки порочили евангелистов. Слишком многое поставлено на карту. — Уже открыв дверь, бросил небрежно: — И подумай над моим предложением. Пока оно еще в силе…

Дьёрдь ушел, а Эржебета еще долго лежала, бездумно глядя на голубой бархат балдахина. Здесь, под этим бархатом, она проводила с любимым горячие бессонные ночи. Здесь были зачаты их дети. Здесь они были рождены. И здесь ее только что чуть не изнасиловал чужой, постылый человек.

А она чуть не поддалась… мерзость, какая мерзость… хотелось отмыться в семи водах, оттереться песком, чтобы соскрести с себя его поцелуи и прикосновения. Эржебета сползла с кровати, на подгибающихся ногах подошла к окну. Уехал ведь? Должен был уехать.

Но нет. Никто не выводит его коня, не слыхать топота копыт. Вон и слуга его у галереи любезничает с дворовой девкой.

Дьёрдь остался в Чахтице. Как ни в чем не бывало. Как будто он тут был хозяином, а не Эржебета. Впервые она остро почувствовала собственную беззащитность. Умер Черный бей — нет у нее больше опоры в жизни.

Графиня завыла — сначала тихо, потом все громче. Упала на четвереньки, поползла куда-то — встрепанная, страшная, в изорванном платье, которое уже ничего не могло скрыть.

Такой ее и нашли дочери. Крикнули слуг, уложили в постель, позвали Дарволию, которая принесла зелье.

— Не плачь, мама. — Нежная Анна сама заливалась слезами.

— Прочь, прочь! — задыхалась графиня.

— Да куда же мы пойдем? — плакала Анна. — Теперь уж мы с тобою останемся, пока не поправишься…

Зелье не помогло: до вечера Эржебета билась в припадке.

Наутро она встала, как будто и не было болезни.

А на следующий день в замке пропала девушка.

Амалька была совсем юной — не больше четырнадцати. Она отличалась от других девок, широкоплечих, толстомясых. Эта была тоненькая, гибкая, обладала грацией дикого животного. В ее руках спорилась всякая работа. Челядь любила ее, цыгане заглядывались, когда Амалька шла по двору.

Через три дня Амальку нашли с перерезанным горлом, закопанной в сугроб под стеною замка. Все тело девушки было изуродовано укусами.