Эффект преломления
Шрифт:
— Похоронить, — едва взглянув, приказала Эржебета. — А взамен другую привести.
Молча поклонившись, Фицко отправился исполнять распоряжение. Графиня удалилась в спальню, долго сидела перед зеркалом, придирчиво разглядывая свое отражение. И даже когда наступил вечер, все любовалась собою, поставив на столик свечи.
Лишь к середине ночи забылась тревожным сном. Проснулась резко, словно от толчка. Свет, лившийся в окошко, лишал покоя. Полнолуние…
Она встала, взяла со столика свечу, обошла задремавшую Дарволию —
Она опять действовала по наитию: спряталась в одной из многочисленных ниш, прикрытых дубовыми дверьми, потушила свечу, затаилась, почти не дыша, глядела в щелку.
По коридору плыл Черный человек. Неужели опять к детям подбирается, проклятый?..
Вдруг Эржебета поняла: тот, кто идет по коридору — не ее демон. Он совсем другой, и в капюшоне нет пустоты, там лицо спрятано. Да и зачем демону свеча?
Это явно был живой человек. Вор? Наушник церковный? Или просто цыган к девкам пробирается? Подойти бы к нему, схватить, крикнуть гайдуков и слуг… Но графиня, измученная нервным припадком, вдруг ощутила дикий страх. Переждав, пока другой Черный человек скроется за поворотом, она едва добрела до своих покоев и до утра дрожала в кровати, закутавшись в одеяло.
Наутро, когда Катерина с Анной пришли проведать ее, Эржебета потребовала:
— Уезжайте из Чахтице.
— Мама, мы обещали остаться, пока ты не поправишься, — возразила Анна.
— Уезжайте! Прокляну! — Графиня снова забилась в истерике.
— Ступайте, ступайте, чтоб ей хуже не стало. — Дарволия замахала на девушек руками.
Огорченные дочери вышли прочь. Эржебета вскочила, заметалась по комнате, словно зверь по логову.
— Позволь сказать, госпожа. — Мольфарка низко склонила голову в знак покорности. — Не сердись, но ты неблагоразумна. Прекрати все это, госпожа.
— Как? Как, Дарволия? Что я могу против крови? Это наказание мне, наказание…
— Все в твоей власти, госпожа. Это слишком опасно, недаром Турзо в замке остался. Он как паук — вьет паутину, караулит тебя. Одно неверное движение — и нет больше графини Надашди-Батори…
— Оставь, Дарволия… я не могу… лучше скажи мне: что там, за порогом смерти? Мне страшно, Дарволия. Ведь сорок четыре уже минуло. Кто знает, сколько жить осталось? Думала, уйду за Ференцем, и хорошо… Нет, жутко…
— Ты будешь жить долго, госпожа. Но только если прекратишь это…
— Нет! — Эржебета говорила быстро, словно бредила. — Послушай, послушай, Дарволия! А как мне жить, когда я постарею? Ведь это невозможно. Я не хочу жить старой, и не хочу умирать молодой… — Графиня закинула голову и звонко расхохоталась. — Это смешно, правда?
Колдунья подошла к Эржебете, обняла ее, принялась гладить по черным волосам, в которых не было ни единой нити седины:
— Успокойся,
— Опять дьявол стал ходить к хозяйке, — говорила Агнешка.
— А может, это сам граф? — Пирошка таращила глаза. — Вылезает из склепа да идет к женушке.
Черного человека хоть по разу видали уже почти все слуги. Только никто не решался подойти к нему. Поговаривали, что это любовник Кровавой графини — Сатана.
Одна за другой в Чахтице пропадали девушки. Теперь распоясавшаяся убийца даже не ждала полнолуния.
И по-прежнему в замке жил Турзо — то ли гость, то ли наблюдатель, то ли молчаливый страж.
— Где сейчас те бедняжки? — вздыхала Пирошка, услышав весть об исчезновении очередной служанки.
— Известно где, — фыркала Агнешка. — В сугробах да ямах. А кровь их на графинину молодость ушла.
Неугомонные бабы недавно опять подобрались к заветному подвальному окошку и увидели, что Эржебета вновь принимает кровавые ванны.
И точно: вскоре девушек нашли, сразу шестерых. Кто-то скинул несчастных с отвесной замковой стены — там, где начинался обрыв. Тела не долетели до дна, лежали у края. С великим трудом гайдуки достали трупы.
— В лесу похоронить, без отпевания, — равнодушно бросила графиня. — Нанять новых девок.
Но все меньше находилось желающих служить в Чахтице. Теперь крестьяне запирали дочерей, когда в деревне появлялись прихвостни Эржебеты. Служанок в замке не хватало, нанимателям приходилось ездить все дальше и дальше — в места, до которых не дошли слухи о чахтицкой госпоже…
Эржебета же так и не оправилась до конца после смерти мужа. Все время была раздражена, напряжена. В каждом движении, в каждом взгляде сквозила тревога и даже страх. Но красота ее цвела по-прежнему.
— Уезжайте. — Она то умоляла дочерей, то грозила им проклятием, то кричала как безумная. — Уезжайте!
— Мы не можем, мама, — объясняла терпеливая Анна. — Мы должны дождаться, пока тебе станет лучше. Пожалуйста, не кричи…
Вопли Эржебеты, ее угрозы слышала вся челядь.
— То ли не хочет убивать при дочерях, то ли боится кого из них убить, — говорила Агнешка. — Совсем одурела графиня наша…
Эти слова оказались пророческими: одним холодным январским утром исчезла Урсула.
— Знать, графиня наша собственную дочь убила, — шептала заезжим торговцам Агнешка. — Пропала девка-то…
Эржебета словно закаменела. Не говорила ни слова, ходила, стиснув зубы. Но приказала разыскивать дочь. Круглые сутки гайдуки и цыгане обшаривали окрестности. Фицко со своими псами бродил вокруг замка и по нему. Горбун и нашел Урсулу. Тело девушки оставили в самом замке. Туго скрученное веревкой, окоченевшее, оно стояло в нише, где недавно Эржебета пряталась от Черного человека.