Эффект присутствия

Макаров Михаил

– Одна у нас, бл*дь, в городе крыса. Старая. Жадная. Пидар кудрявый!

– Ты думаешь – Клыч? – Смоленцев и сам так считал, искал подтверждения извне.

– Кто же? Ему пацаны поперек горла стали! Он, сука, всё в одно рыло сожрать хотел! Ничё, мы ему нынче новогодний фейерверк забацаем. Правда, Славян?

– А то, – отозвался заметно окосевший Пандус.

– Может, стоит сначала спросить с него? – Смоленцев говорил по инерции, зная, что Серёгу ему не переубедить, он как бык упёртый, когда закусится.

– Тебя, Димон, не задействуем, занимайся спокойно похоронами, святое дело. Если

чё, я постоянно на трубе. В расходы войдешь, понимаю. Я на мели сейчас. Пустой, как барабан, и записаться негде. Крутись сам. Ну давай, брателло, до скорого.

Они поочередно обнялись, и Рубайло с Пандусом свалили. Выждав несколько минут, Смоленцев подошел к окну и раздвинул пальцами алюминиевые ламели горизонтальных жалюзи. Ему было интересно, на чем парни собрались выбираться с окраины, такси они не вызывали. Не всё в их поведении было понятно Смоленцеву, и это напрягало. Парни мутили свое. Нет, про фейерверк он фишку просек, знал, что в загашнике у Серёги есть две гранаты Ф-1, две «эфки».

Смоленцев загрузился по полной программе.

«Ежели Серёга решится сегодня бабахнуть, снова жди ночью ментов в гости заместо Деда Мороза со Снегуркой. Тут уж беседой на кухне не обойдешься, в мусарню сволокут, будут душу выворачивать наизнанку. Понять их можно, Новый год им испортили, тоже ведь люди, хотя и говённые. Нет, планы надо срочно менять. Дома оставаться никак нельзя. А так хотелось втроем у ёлочки праздник встретить, с женой, с ребенком. Скажу Наташке, что к теще в гости отправимся, она только рада будет».

Ещё Смоленцеву показалось странным, что Рубайло с Пандусом не попросили у него денег.

Парни удалялись в направлении троллейбусной остановки.

«Чего они, реально на троллейбусе замыслили ехать?»

Рубайло на ходу базарил по мобильнику.

«Неужели все по новой закрутится?» – У Смоленцева заныло сердце, он расстегнул две верхние пуговицы черной рубашки, надетой по поводу траура, растер левую сторону груди.

У поворота тормознул темно-синий новенький внедорожник с тонированными стеклами, парни уселись в него на задние сиденья.

«Чья это “Мицубиси-паджеро”? Чего это за крутая тачка? Не видел я такой в городе», – озадачился Смоленцев.

Номеров с такого расстояния и с такого ракурса он, естественно, рассмотреть не смог.

11

31 декабря 1999 года. Пятница.

12.00 час. – 13.00 час.

– Разрешите, Вадим Львович? – Давыдов приоткрыл дверь в кабинет и.о. начальника КМ.

Птицын зазывающе махнул рукой, сразу указал на стул.

– Падай, Денис, смотри, чего творится.

С экрана громоздкого александровского «Рекорда-В312», стоявшего в допотопной стенке из ДСП [48] , смотрел Президент Ельцин. Позади его возвышалась густая красавица-ель, украшенная несколькими стеклянными шарами, слева – свернутый президентский штандарт.

Ельцин говорил медленно, как робот, с обычной гнусавинкой:

– Вот этот день и настал… Дорогие друзья, дорогие мои, сегодня я последний раз обращаюсь к вам с новогодним приветствием… Но это не всё: сегодня

я последний раз обращаюсь к вам как Президент России. Я принял решение, долго и мучительно над ним размышлял… Сегодня в последний день уходящего века я ухожу в отставку…

48

ДСП – древесно-стружечная плита.

Ельцин выглядел напряженным, лицо его напоминало застывшую алебастровую маску. Выражения глаз в заплывших глазах-щёлочках разглядеть было невозможно. Он выговаривал слова очень старательно, будто иностранные, но на тех, что посложнее – «конституционный», «прецедент», «цивилизованный» – дикция все равно его подводила.

Когда он попросил у народа прощения, Давыдов насмешливо хмыкнул:

– Во артист!

Птицын метнул на него сердитый взгляд, прижал к губам палец.

– Тиш-ше…

Внимательно дослушав выступление Ельцина до конца, он убавил звук и обратился к начальнику РУБОПа:

– Твое мнение?

– Значит, так надо. – Давыдова трудно было вытащить из образа простоватого деревенского парня.

Впрочем, помолчав, рубоповец все-таки высказался:

– А чего, Борис Николаевич – мужик прикольный. Как он оркестром дирижировал! Опять же Указ двенадцать двадцать шесть подписал. Толк был!

Птицын кивнул, толк имелся, и немалый. Указ № 1226 от 14 июня 1996 года «О неотложных мерах по защите населения от бандитизма и иных проявлений организованной преступности» был издан как нельзя вовремя. Когда девятый вал блатного беспредела захлестывал страну, милиции наконец-то позволили работать. Бандюков разрешили задерживать в качестве подозреваемых на целых тридцать суток. Вместо трех! А за тридцать суток можно крепкую доказательную базу сколотить. Указ напрямую запрещал применять к членам ОПГ подписку о невыезде или залог, мера пресечения отныне им избиралась единственная – арест. Много еще толкового содержалось в этом Указе. РУБОПы тогда стали прилично финансировать, появился транспорт, бензин, оргтехника.

По всей России-матушке принялись щемить бандитов нещадно, в Остроге их почти под корень извели, все сидели. Не то что сейчас!

– Жаль, что отменили Указ в девяносто седьмом, – ностальгически вздохнул Птицын.

– Воровской ход! – На сей счёт у Давыдова имелось устоявшееся мнение.

И.о. начальника КМ не стал разубеждать майора, он и сам полагал, что без криминального лобби в верхних эшелонах власти при отмене превосходно зарекомендовавшего себя Указа не обошлось.

– А про преемника, Вадим Львович, вы чего думаете?

Птицын одернул лацканы выходного двубортного пиджака:

– Кэгэбэшник. Они все на шифре. Говорит правильно. Посмотрим, Денис, тут от нас с тобой ничего не зависит. Давай лучше покалякаем о делах наших скорбных. Только сначала – по граммульке. Ты как?

– Немножко можно.

– Ну я тебе много и не налью, а то разбуянишься. Вертушок поверни на двери, не сочти за труд.

Птицын выставил из сейфа на приставной столик бутылку коньяка «Пять звездочек», две пузатенькие хрустальные стопки, блюдце с тонко порезанным лимоном, ещё одно – с фисташками. Аккуратно разлил по стопочкам.