Эффект присутствия
Шрифт:
– В гостях.
– У кого, если не секрет?
– А вон у Янки, – Зингер кивком головы указал в сторону прихожей.
– Это которая дверь мне открыла?
– Ага.
– Подруга твоя?
– Невеста.
– Я так понимаю, она подтвердит твои слова?
– Так вы спросите. Она не одна подтвердит. Родители её и ещё гостей человек десять, – было видно, что за свое алиби Митрохин спокоен на все сто.
– Ты сам-то чем занимаешься?
– Работаю в фирме одной. Менеджером, – Зингер щегольнул входящим в лексикон иностранным словечком.
– А
– Договора всякие заключаю, – Митрохин понял, что разговор пустой, что тащить в ментовскую его не собираются, выдохнул, разговаривал лениво.
– Мобильник есть у тебя? – Миха подумал, что эта информация всяко лишней не будет.
– Не заработал пока.
– А чего так, господин менеджер?
– Договора плохо заключаются.
– А как полные данные твоей невесты? – оперативник достал блокнот, щёлкнул авторучкой.
– Блин горелый, девчонку зачем впутывать? Я десять лет на воле, сколько вы меня доставать будете?! – Зингер повысил голос, Маштаков нащупал его болевую точку.
Внимательно следивший за беседой опера с блатным гражданином Юра-бешеный не вытерпел:
– Гражданин, а ну не материться в общественном месте! Товарищ капитан, давайте на него протокол составим! По сто пятьдесят восьмой КоАП [51] !
Он подыграл вовремя.
Взбрыкнувший Митрохин снова вспомнил, что на самом носу – Новый год, что ментам просто в кайф изговнять нормальному человеку праздник. Кривясь одутловатым лицом, продиктовал данные девушки, она оказалась восьмидесятого года рождения.
51
КоАП – Кодекс об административных правонарушениях.
Миха в несчетный раз подивился дурости молодых девок, путающихся с такими волками как Зингер.
– Пока все, – Маштаков убрал блокнот, – благодарю за содействие.
– А вы все в капитанах ходите? – на прощанье Митрохин решил подколоть. – Завидую вашей блестящей карьере. Слежу за ней. И не только я.
При желании в последней фразе можно было усмотреть угрозу.
Миха смерил собеседника взглядом, думая, стоит ли отвечать. Разговор происходил с глазу на глаз, водитель в данном случае в расчёт не брался.
Поэтому Маштаков ограничился нейтральной фразой.
– До встречи в новом году.
Когда вышли на улицу, Юра поинтересовался:
– Это реально бандит?
– Угу. Гангстер, – у оперативника не имелось желания развивать тему.
Брошенные Зингером слова о его карьере уязвили. В капитанском звании он ходил целых шесть лет, два срока. Классный чин «юрист первого класса», соответствующий «капитану», был получен ещё во время работы в прокуратуре. Наиболее удачливые из его сокурсников носили подполковничьи погоны, занимали серьезные должности. Сказать, что это совсем не задевало, было бы неправдою, самолюбие у Михи, конечно, атрофировалось, но не до такой степени. Собственно, поэтому он проигнорировал летом встречу однокурсников,
«Если снова в какой-нибудь блудняк не впишусь», – поёжился Маштаков.
Майорский чин, скорее всего, будет потолком; повышение по должности, с учетом репутации «запойного», ему не светит. До минимальной выслуги почти пять лет.
«Не доживу».
– А почему он – Зингер? – забираясь в кабину, продолжил расспросы Юра.
– Хоккеист такой, Юрец, был знаменитый. Зингер Виктор Александрович. Вратарь в московском «Спартаке». Чемпион мира, Европы и Олимпийских игр. Слышал?
– Краем уха.
– Он в конце шестидесятых, потом в семидесятых гремел. Ты ещё не родился.
– Чёй-то? – обиделся Юра, – Я семьдесят пятого года выпуска.
– Ну значит, на бой не сгодился. Маленький был. Тогда советский хоккей с шайбой был – ого-го-го! Все смотрели, все болели, многие сами шайбу гоняли, в каждом дворе – своя «коробочка». Ну вот и Митрохин играл по молодости. Сначала за микрорайон, потом – за заводской «Вымпел». Тоже на воротах стоял. Отсюда – Зингер.
– А-а-а, – протянул водитель с некоторым разочарованием, – а я думал – со швейной машинкой связано. У бабульки моей машинка такая есть, старая, дореволюционная. Тоже – «Зингер».
Юра помолчал минуту, а потом новый вопрос задал:
– Товарищ капитан, как считаете, у меня есть шансы к вам, в розыск перевестись?
– Разве Палыч на пенсию собрался?
– Да нет, – Юра заерзал. – Я не водилой. Я хочу опером, как вы. Чего мне до пенсии баранку крутить? Я баранку могу и на гражданке крутить вполне.
– Подойди к Борзову Сан Санычу, поговори с ним, он начальник. – Миха представил гиперхолерика Юру розыскником и улыбнулся.
«Опер по кличке Бешеный».
– А вы со мной не сходите к Борзову?
– Кабинет его, что ли, не найдешь один?
– Да нет… просто, если вы слово замолвите, меня точно возьмут. Вас народ уважает.
13
31 декабря 1999 года. Пятница.
12.00 час. – 13.00 час.
В первом же перекуре, лишь только народ потянулся из-за стола в коридор, главный редактор увлек Голянкину в свой кабинет.
– Никуш, год уходит, раскрой завесу тайны. Что с тобой, дорогуша, случилось?
Эдуард Миронович присел на край стола, нашарил позади себя сигареты и зажигалку. Голянкина приняла из протянутой ей пачки тонкую сигарету, – шеф никогда всерьез не курил, баловался дамскими лёгкими.
Вероника слегка покачивалась в такт доносившейся музыке, на её впалых щеках, оживляя, тлел неяркий румянец от выпитого шампанского. Сегодня в редакции «Уездного обозрения», как и во всей стране, был короткий день и служебный корпоративчик.
Эдуард Миронович, главный редактор газеты и ее единственный учредитель, пальцем коснулся отвислой щеки, укололся об успевшую отрасти щетинку.