Эффект проникновения
Шрифт:
Он достал банку с надписью «Свиная тушенка», вскрыл ее той же острой железякой, сразу пригодившейся ему и в качестве вилки.
– Вкусно! – громко объявил он.
Голод победил сомнения Ани, и она набросилась на тушенку. Впрочем, ее понятные опасения были безосновательны. Сколько бы ни пролежали здесь эти продукты, они превосходно сохранились в сухом воздухе при никогда не меняющейся температуре.
Насытившись, Аня и Сретенский почувствовали себя значительно лучше. Девушку уже не так угнетала мысль о трупах в соседней комнате. Андрей Иванович решил осмотреть ящики письменного стола, но в них не нашлось ничего, кроме хлама вроде старых авторучек и
Неизвестно, по какому наитию Сретенский вытащил нижний ящик из правой тумбы стола. Хотя наитие наитием, но в его поступке была и логика. В левой тумбе ящики отсутствовали, там располагались две полки, и если в этом столе хотели что-то спрятать, так только под правым нижним ящиком.
Там Сретенского действительно ждала находка. Она выглядела настолько жалко – пожелтевшая измятая тетрадка без обложки, – что Андрей Иванович принял ее за такой же мусор, как и все остальное в столе, завалившийся за бортик ящика в незапамятные времена. Но стоило ему бросить взгляд на первый лист, как он издал удивленный возглас, разгладил тетрадку ладонью, сел на кушетку и жестом пригласил Аню последовать его примеру.
Девушка с любопытством посмотрела на старую тетрадь – обыкновенную, школьную, в клетку. Видимо, одного или нескольких листов с началом текста недоставало, потому что с верха страницы явно шло продолжение быстрым импульсивным почерком.
«… Которого я уже никогда не увижу. Боже, храни его, если ты есть».
За этой краткой и совершенно непонятной записью следовал заголовок, сдвинутый влево: «14 июля 1970 года. 17-й год Фоксхола».
– Это… дневник? – предположила Аня.
Сретенский не откликнулся, погруженный в чтение, и девушка принялась читать вместе с ним.
«Сегодня выбрался в город – как всегда, не один, а в проклятой навязанной компании. Происходит что-то ужасное. Они хотят убедить людей, что мира, откуда мы прибыли, вовсе никогда не существовало. Теперь они утверждают, что Фоксхол – это и есть наш мир, где цивилизация была разрушена атомной войной. Но у людей есть память! Как они заставят их забыть? Их расчет прост, как в той притче про мужика, которому все говорили, что он продает не петуха, а зайца, так что в конце концов он сам поверил. Самое страшное – я встречался с людьми, которые вроде бы не должны забыть, как все было на самом деле. Но некоторые начинают сомневаться, а другим наплевать… Фоксхол становится единственной реальностью».
– Фоксхол? – Аня подняла глаза на Сретенского. – Лисья нора?
– Если они придумали такое название для здешнего мира, надо признать его удачным, – заметил Андрей Иванович. – Но давай читать дальше…
«28 июня
Теперь они заставляют нас обсчитывать траектории. Зачем? Не собираются же они вступать в апокалиптические битвы с обитателями Темных Миров… Да это и невозможно. Мембраны ведут себя, как и полагается порядочным мембранам, – пропускают что бы то ни было только в одну сторону. Правда, то, что приходит из Неизвестного, ведет себя вопреки физическим законам. Однако на нас и материальные объекты Фоксхола это не распространяется… Впрочем, последняя теоретическая работа Грановского изумительна. Если его выводы подтвердятся, теория Ключа и Двери может стать всеобщей, и тогда»…
После этих слов связный текст обрывался, и на бумаге были разбросаны формулы и какие-то графики, иногда сопровождаемые вопросами вроде: «Почему спонтанные зоны проникновения не имеют мембранной структуры?» или «Временной континуум стабилизируется?» Далее снова продолжалась дневниковая
«Как ветха, изношена граница Дримленда и Фоксхола! Что я называю Дримлендом (кажется, здесь я впервые использую это слово)? Да просто мой дом – Страну Мечты, покинутую навсегда. Я часто вижу во сне наш московский дворик, маму, тетю Таню… Андрюха, Борька, Светлана, как я тоскую без вас.
30 августа 17-го года Фоксхола.
Сегодня погиб Криницкий. Он выезжал к шахтам и не вернулся. Обстоятельства его гибели неизвестны. Нам сообщили только, что он грубо пренебрег техникой безопасности… Это Криницкий-то! Если уж он в чем и пренебрег техникой безопасности, так в том, что не боялся открыто говорить, когда остальные молчали.
2 сентября
Они придумали врага. Чего-то в этом роде следовало ожидать. «Перед лицом внешней угрозы наш народ еще теснее сплотится»… И так далее. Если (по их легенде) над Землей прогремела атомная война и угроза военного вторжения таким образом сошла на нет, надо выдумать врага идеологического. И вот появился фальшивый «Голос Америки»… Они убивают двух зайцев. Получают внешнее подтверждение своим фантастике – историческим постулатам и добиваются сплочения людей посредством ненависти. Вскоре в Фоксхоле не останется ни одного человека (кроме них самих), кто помнил бы подлинную историю. Некоторые, наверное, сойдут с ума, но остальные в конце концов примут новую реальность как должное. Человек – существо необычайно гибкое…
23 сентября 1970 года
Прорыв четвертой мембраны. Это произошло поздно ночью. Я был на периметре и видел громадные тени будто с обрубленными головами. Кажется, они боялись света наших прожекторов, во всяком случае, избегали его. Как всегда, объявили тревогу. Вой сирен, пулеметы… Какая-то нелепая суета. Мы в безопасности до тех пор, пока Темные Миры не взялись за нас всерьез. Может быть, нас просто не замечают или не считают достойными внимания, как человек, идущий по лесу, игнорирует суету в муравейнике. Но что будет, если положение изменится? На нас обрушится вся неизмеримая мощь таких сил, о каких мы просто ничего не знаем и не можем даже догадываться. Возможно, за мембранами – вся Вселенная… Эти идиоты бодро рапортовали, что прорыв ликвидирован. Как бы не так. Сработали неведомые нам закономерности…
1 октября
Чернышев не выдержал и прямо на совещании выложил все, что он о них думает. Они сидели с кислыми рожами, растерялись. Конечно, они не были готовы к такому повороту. Сделали вид, что проглотили пилюлю. Чернышев работает как обычно, никаких репрессий не последовало. Потому что он не отказался работать, а лишь наорал на них? Или что-то задумали?
3 октября
Исчез Чернышев. Сказали, что он переведен в восьмой сектор, на более ответственный участок. Я никак не могу это проверить, у меня туда нет доступа. Тучи сгущаются. Я на пределе, не могу сосредоточиться на работе, вообще ни на чем. В таком же состоянии многие в лабораториях. Охрана усилена».
Такова была последняя запись в тетради, а последняя выглядела криком отчаяния. В самом низу страницы, другими чернилами, малоразборчивым изломанным почерком было нацарапано: «Мы обречены».
10
Игорь Зимин сидел за полуразвалившимся столом в маленьком садовом домике и снова изучал рукопись Иоганна Гетца при помощи треснувшей мутной лупы, обнаружившейся среди старого хлама. Марина уставилась в экран бормочущего подслеповатого телевизора, самым удивительным в котором было то, что он все-таки говорил и показывал.