Эффективная бабочка
Шрифт:
Я удивилась, расстроилась, но решила, что на самом деле всё очень даже неплохо - вот и минус один, недостойный. Людей осталось меньше, шансов стало больше, как тех стульев из двенадцати.
Когда почти слово в слово ситуация повторилась со вторым, у меня нехорошо закололо в сердце. О чём-то полубезумная Таша стала догадываться, что-то подозревать.
А на следующее утро группа "принцев" встретила Ташу у входа в институт, и, прыская и пихая друг друга локтями, нестройным хором пропела:
– Та-а-аша, Та-а-аша, мы не же-е-енимся на тебе-е-е никогда-а-а!
– и заржали, как табун молодых коней. Там были все мои "любови",
Я развернулась и бросилась в сторону, подальше от них. Наступило прозрение. И это не тот случай, когда лучше поздно. Лучше бы никогда. Ведь "поздно" означало, что я жду ребёнка, у которого нет и не может быть отца. Я не знаю, кто его отец. Не знаю...
Дома опять я долго разглядывала потолок, соображая, что происходит и на каком я свете. Желание любви никуда не делось, но оно полностью сосредоточилось, сконцентрировалось на той крохотной жизни, что уже вовсю росла, развивалась во мне. Ну, и не надо мне никакого мужа, все мужики - дерьмо и мразь, начиная с отца и заканчивая... всеми. У меня будет только мой малыш, который станет любить меня больше всех на свете, потому что я его мама. Я помню Лизоньку, а этот малыш будет ещё лучше! Я знаю, что такое материнство, я умею и могу любить до бесконечности, до умопомрачения, а ребёночку и так по самому факту рождения выдана щедро, в огромном количестве ни с чем не сравнима я любовь к маме.
Оставалась одна проблема: родители. Они ж наверняка захотят прокрутить тот же номер, что и в первый раз. Пока что у меня срок маленький - значит, они пока ничего не узнают. Когда узнают, будет поздно, и опять мы вернёмся к разговору о "вариантах".
Я должна была к этому подготовиться.
И подготовилась.
– Я рожу этого ребёнка. И никому не отдам. Вы можете меня выгнать и сделать всё то, что однажды обещали. Я поддалась лишь потому что была слишком слаба и ни хрена не соображала, а мой мозг заливал окситоцин. Но сейчас я соображаю более чем. Так вот: если вы попытаетесь хоть что-нибудь сотворить, один очень любопытный текст, уже написанный мною, переместится из надёжного места в весьма ненадёжное, типа газет, журналов и телевидения. Согласитесь, дорогие, я про вас очень многое знаю. И про твоё, па, партийное прошлое в том числе. И про некоторые связи, ну... и так далее. Не вынуждайте меня разрушить вашу жизнь - не разрушайте мою.
Они сидели в креслах и слушали меня, вцепившись в ручки так, что я видела побелевшие костяшки и даже замечала дрожание кистей их рук.
– Ты чудовище. Ты просто чудовище, - шептала потрясённая мать. От этих слов меня разобрал хохот, будто мне рассказали самый смешной анекдот в мире.
– Видели бы вы себя!
– захлёбывалась я, утирая слёзы. Видели бы они себя - уродцев со стёртыми пятнами вместо лиц и с голосами роботов. Чудовища меня испугались! Что ж, хорошо. Победа!
Трепетно и с наслаждением я подготовила свою комнату к появлению малыша. После УЗИ я знала, что жду мальчика. Но главное, я ждала Любовь. В любом её виде. Заранее купила кроватку, манежик, погремушки... Ползунки, пелёнки, весёлый шкафчик в зайчиках для этого хозяйства. Родители молча давали мне деньги на всё. И держали языки за зубами. И хорошо, молодцы! Не могу быть уверена на сто процентов, но
Однажды я случайно подслушала их разговор за завтраком... Они не знали, что я уже проснулась и тихо подошла к кухне.
– Ну, хорошо, - мрачно сказал отец.
– Будет внук, наследник... Хотя бы не очередная проститутка.
– Ой!
– видимо, сморщилась мама, сделав недовольное кукольное лицо.
– Размечтался уже - "внук, наследник"... Не нагружай! Надо думать, что дальше делать. Вот мужа ей надо найти! Чтобы отселить и жить спокойно.
– Мужа, - хмыкнул папа.
– Кому нужна девка с довеском?
– Ой!
– теперь мамин голос звучал возмущённо.
– Мы ли первые? Мужа в таких случаях подбирают и ставят перед фактом - что он должен и что ему за это будет хорошего. А то ты не знаешь?
Ага, вот как. Ладно, посмотрим. Меня ничто не пугало, я поглаживала свой животик, была счастлива и всесильна.
Мишенька родился ранним утром в конце октября. У нас с ним была общая палата, я не расставалась со своей Любовью ни на мгновение. Он был такой... смешной! Смуглый, кудрявый, с ямочками на щёчках. Мы были рядом целых четыре дня.
А потом... он умер. Просто во сне. Синдром внезапной детской смерти. Это я после узнала про такое странное явление. А сначала просто никак не могла разбудить моего малыша для кормления... Дальше не помню. Всё провалилось в непонятную дыру во времени и пространстве, откуда иногда я выхватываю памятью отдельные картинки: вот я ползу по ковру в своей комнате, кажется, вою... ползу к тому месту, где стояла детская кроватка... её там, разумеется, уже нет. В руке у меня зажата погремушка, которая весело звенит бубенчиками... я ползу, ползу, никак не могу доползти, будто у меня парализованы ноги... Или это был сон? Нет, не сон, ведь в какой-то момент меня подхватили чьи-то сильные руки и куда-то поволокли... я визжу, сопротивляюсь, пытаюсь драться и кусаться, не отпуская погремушку, которая гремит, гремит, так несвоевременно и странно звуча в этой адской сценке безумия.
Очень смутно припоминаю, как я совершенно очевидно сижу на своей кровати и кормлю грудью Мишеньку. Вдруг в комнату врываются родители без лиц, выхватывают у меня из рук сына... Я ору, бросаюсь на них, но их же двое, они сильнее, они заламывают мне руки за спину, я пытаюсь лягаться. Потом рядом оказываются какие-то чужие люди, и уже их руки держат меня... ужасно болезненный укол в вену, я верещу... после - провал, чёрный провал.
...И вдруг больница. Роддом? Сначала мне кажется, что я снова в роддоме... нет, тут иначе. Тихо так и пахнет странно. Но, самое главное, я - будто не я. Руки, ноги - ватные, чужие, слабые. Я не могу ими управлять. Голова тоже какая-то странная - не поднимается от подушки, тяжёлая-претяжёлая! Я могу только лежать ровненько и тупо пялиться перед собой. Впрочем, ничего другого и не хочется. Мне всё равно, мне плевать, мне ничего не нужно, мне нравится ощущать себя растением, травой, которой ничего не надо делать, просто лежать. Зачем что-то делать? Зачем пытаться встать и куда-то идти? И не надо совсем. Ничего не надо...