Эфирные археологи
Шрифт:
Рубари очень хотелось поделиться со мной как новостями, так и впечатлениями. Накануне, когда я прибыл на Формор, скалу корабелов, мы успели посидеть и пообщаться. Однако тему дирижабля не затрагивали. Рубари сразу обещал, что вот как приёмку эфирного корабля закончим, так и будем обсуждать.
На Формор я добрался лишь к концу второй трети весны, хотя моя практика давно уже закончилась. А всё сражение под Руно, чтоб его!..
Увы, ты можешь быть героем, но бюрократии на это наплевать, потому что её несмазанный (а он всегда такой, потому что ответственных за смазку обычно нет)
И хотя все документы с курьером добрались до Большой Скалы, но их путь до чиновников из училища занял гораздо больше времени, чем их путь от Руно. Сначала они поступили в канцелярию Флота, где с каждой бумажки было снято по пять копий. Затем были отправлены в канцелярию Верховного командования, а оттуда — в канцелярию Совета. На каждом шаге и перемещении бумаг терялось, как минимум, три дня.
За эти одиннадцать дней мне пропесочили все мозги чиновники училища, требуя от меня признаться, зачем я, подлец, казённое имущество про… В общем, потерял. Единственное, что сглаживало мою ситуацию, так это то, что я был такой хотя бы не один. Вместе со мной чихвостили Пенгора и Ликана, а по всей Большой Скале чихвостили множество людей в самых разных учреждениях и департаментах.
Маленькие и не очень люди старательно отбрёхивались, утверждая, что выполняли приказ — и вообще сражались, как львы, за мир во всём мире. Заученно повторяли строчки устава, которые могли бы нас обелить в глазах чиновников, и доводили тем самым этих самых чиновников до белого каления — те разве что паром не исходили от злости.
Оно и понятно — их ведь тоже чихвостили. Причём, у них всё было серьёзнее, ведь они-то не один дирижабль потеряли, а, можно сказать, целый флот. И всем плевать было, что буквально в девяти днях пути от Большой Скалы этот самый флот отбил, возможно, самую серьёзную угрозу для человечества за последние столетия. Это в строчках доходов и расходов пока ещё никак не учитывалось. Потому что документы ещё шли.
А потом состоялось заседание Совета, где сам адмирал Кранг, прибывший с Руно специально для этого, выступил с длинной речью, в которой содержалось всё: призыв и обращение, объяснение и посыпание пеплом головы. В тот же день и час были составлены циркуляры для профильных ведомств, предписывающие перестать третировать участников героической битвы при Руно. А курьеры стремительно разнесли их по тем самым ведомствам — всего за три-четыре дня.
К этому времени я уже был похож на панду, которых в этом мире не знали. Причём настолько тощего, что, если бы меня увидели китайцы, которые панд очень любят, они непременно бы выставили местному человечеству счёт за жестокое обращение с их национальным достоянием.
А потом всё затихло…
Ну да — затихло, потому что ругать меня уже было нельзя, потому как циркуляр предписывал оставить в покое. Однако и хвалить ещё тоже было не за что. Вся неповоротливая чиновничья машина Большой
На одно такое заседание пришёл заслуженный адмирал флота — гратомо Унорк, который, пожалуй, единственный в действующем флоте действительно обладал боевым опытом. Он внимательно послушал, что там рассказывают, а потом и выдал знаменитую фразу, которую потом растиражируют все учебники по истории:
— Гратомо, вы не победили! Вы обосрались… Простите, гратомо.
После чего уважаемый гратомо Унорк совершил демарш, то есть почётно сбежал с заседания Совета под бурю аплодисментов и возмущения…
— С-да! — Рубари отвлёк меня от воспоминаний и указал на несколько длинных ангаров, один из которых легко мог бы вместить в себя даже флагман с Руно.
Однако нам, конечно же, идти надо было не туда — а к ангарам поменьше, которые лепились вокруг этих величавых гигантов. Наш дирижабль должен был быть юрким, быстрым и зубастым. Это, конечно, сложно сочетать в одном эфирном судне, но если кто и мог добиться успеха, так это форморские корабелы…
Перед входом на территорию верфи пришлось постоять и подождать, пока нам выносили пропуска…
Бюрократическая машина человечества с того заседания заскрипела и всё-таки начала шевелить шестернями. Теперь всё в голове у чиновников сошлось, сложилось — и оттого стало понятным и логичным. Из позора училища, потерявшего свой дирижабль, я превратился просто в обо… В капитана, пострадавшего в битве из-за неготовности флота к войне. Однако приказы о назначении, документы о переходе в действующий состав флота, а также отзывы о действиях, составленные на основании показаний выживших, всё-таки добрались до училища.
И вот тогда мои действия жестоко препарировали — причём без скидок на то, что я всего лишь выпускник. Разбирали их опытные наставники — и делали это долго и со вкусом. А ещё приглашали на разборы действующих учеников и искали ошибки, которых в итоге нашли десятки… И под конец признали, что вроде как нормально я в этой битве действовал — со скидкой на неопытность и внезапность начала боевых действий. Возможно, этому поспособствовал ещё один документ, который пришёл в училище чуть позже: приказ о награждении капитана Фанта не только памятной медалькой, но и уже вполне заслуженной наградой «За стойкость в бою».
Причём в приказе ситуация представлялась совсем не так, как её себе видели опытные наставники. Они-то давили на то, что капитан Фант в результате допущенных ошибок быстро вышел из боя. А документ чётко и ясно говорил, что капитан Фант, преодолевая трудные обстоятельства, в тяжелейших условиях, сумел не только сохранять свой дирижабль продолжительное время, но и использовал его для уничтожения живой силы противника уже тогда, когда подъёмной силы не хватало даже оторвать его от поверхности.