Эфирные археологи
Шрифт:
— Кэп, ну что вы ругаетесь? — удивился он в ответ на мою гневную отповедь про состояние дирижабля. — Ну перекосило каркас в паре мест, так ведь ещё не разваливается! Обшивка в трюме отходит, так и кому она там нужна? Сифонит чуть-чуть аэростат…
— Пенгор! У вас четыре матроса в подчинении! — сказал я, сжав челюсти. — Давайте-ка вы их задействуете и быстренько всё почините. Ладно, каркас оставим слегка перекошенным, но аэростат и сеть чтоб всю проверили!
— Ну что вы так, кэп?.. — вздохнул Пенгор. — Нечего там проверять: там всё надо поменять, а старое выбросить…
— Пенгор, вот при всём уважении!.. — я строго
— Да не полетите вы, кэп! — возмутился старичок. — Чего там лететь-то?.. Слетаем туда-обратно! Тихо-мирно! Никто флотские транспортники не трогает! Что может случиться-то?..
Пенгор просто ещё не знал меня достаточно хорошо, чтобы такое заявлять. Да всё что угодно может случиться… Например, на каком-нибудь дирижабле-мародёре распространится инфекция, сводящая людей с ума, и начнут они грабить флотские транспортники…
— Это был приказ, Пенгор! — строго сказал я. — Четыре матроса с тобой во главе: проверить сеть, аэростат и всё, что можно залатать и укрепить!
— Есть, кэп! — старичок покорно кивнул.
— И что с логосом огня? — спросил я. — В документах сказано, что он существенный…
Логос горел — это была правда. Логос нагревал воздух — это тоже была правда. Однако на существенный он никак не тянул — скорее, на приемлемый, да и то ближе к малому…
— Так он и был… Существенным, — старичок обернулся на подставивший его под начальственный гнев логос. — Лет триста назад…
— И какой он сейчас? — уточнил я. — Малый?
— Пока всё-таки приемлемый, — разводя руками, признался Пенгор. — Но это, с позволения сказать, ненадолго, кэп… Через полвека станет малым.
Износ логосов, которые активно и постоянно использовались, был настоящим наказанием… Пусть этот износ и был растянут во времени — в зависимости от материалов, что были использованы, но рано или поздно всё приходило в негодность. Существовали даже две скалы, где в негодность пришли два круга возрождения. И так как сейчас не существовало ни одного графика, способного целиком и полностью повторить последовательность, то эти скалы быстро пришли в запустение.
— Ещё проблемы есть? — спросил я.
— Есть, а как же не быть-то? — согласился Пенгор, и вот тут я понял, что зря спросил. — Из шести винтов только четыре работают. А те, что пневматические были — просто так висят, для виду. Трубу сливную постоянно забивает, а тады какашки из раковины на камбузе так и лезут… Штурвал последние лет десять тугой стал. Я уж смазывал его, смазывал… Да, видно, дело в приводах, а они тут хитро запрятаны — я туда уже лет двадцать со своей спиной забраться не могу.
К моменту, когда старичок закончил, я понял, что моя правая рука сама собой прикрыла глаза ладонью…
— Со штурвалом я сам разберусь, — тихо сказал я. — Для камбуза нужна деревянная затычка, чтобы говно не лезло, а винты… Да в жопу эти винты, пускай висят!
— Так, может, и всё остальное — в жопу? — взмолился Пенгор.
— Только винты! — строго ответил я и отправился знакомиться с рубкой.
Единственный, кто меня здесь порадовал — так это рулевой. Ну он-то, по сравнению со всем офицерским составом, был ещё молод и полон сил. И седина во всю голову ему в этом никак не мешала. Как только я вошёл, как бы в извинение за общий пофигизм экипажа, рулевой бодро представился Ликаном и сразу
И потому уже не застал момент, как четверо молодых парней — будущих матросов военных судов — вылезли на наш аэростат, как гигантские муравьи, и принялись его латать под чутким руководством старичка-механика. Не видел он и того, как четверо штурмовиков с руганью и сопением чинили расходящиеся доски трапа, в то время как пятый сидел в охране. И самое главное — не видел он того, как новоявленный капитан, отодрав доски пола в рубке, пролез ужом к приводам штурвала и принялся искать, в чём причина его тугого хода. И как этот самый капитан всё-таки обнаружил проблему — но совсем не там, где предполагалось. Просто дерево за годы использования разбухло и теперь тёрлось о стойку — надо было его всего лишь подточить. В общем, пропустил хитрый жук всё самое интересное, но зато и работать не пришлось…
А на следующий день прибыла экспедиция из Академии. Впереди шёл представительного вида мужчина — с пузиком и окладистой бородой, подёрнутой легким налётом седины. Позади него, истекая потом, нагруженные как мулы, тащились два худощавых молодых человека. Один в очках, другой — при местных понтах. Сзади шёл седовласый профессор в дорогих очках (тут, если честно, вообще все очки дорогие!), поддерживаемый под руку классической такой аспиранткой — тоже в очках, но подешевле, чем у профессора. Правильно — надо соблюдать субординацию… Однако девушка всё-таки не удержалась и заговорила первой.
— Это и есть «Баун»? Изначальные, он вообще летает?! — спросила она с ужасом в голосе.
— Инора, ну что вы так переживаете? — успокоил её седой старичок. — Полетит!.. Вон, и капитан вам обязательно подтвердит!
— И да, мы все знаем, как ты боишься летать!.. — буркнул молодой очкарик.
— А ну цыц! — потребовал представительный и направился ко мне.
Я гостей встречал у трапа, нацепив капитанскую форму, и старательно делал вид, что не слышу их разговора. Представительный остановился, достал большой платок и утёр пот со лба. Хотя погода на дворе стояла и ветреная, весенняя, но подъём на мачту дался ему очень тяжело.
— Добрый день вам, гра! — поприветствовал он меня, восстановив дыхание. — Вы — капитан?
— Именно так! — согласился я. — Я капитан «Бауна», и зовут меня Фант. Или просто кэп.
— Я профессор Анж, историк и логосовед! — представился тот, а потом выдал своё полное имя, которое я предпочёл не запоминать. Просто отметил для себя, что он член одного из домов. — Со мной мои коллеги…
Седовласый старичок оказался почётным академиком Креамом, а двое молодых людей — начинающими учёными. Тот, что в очках — Принг, по всей видимости, был из простых, сумевших пробиться в учёные круги. А вот второй оказался дальним родственником Анжа — состоял он в том же доме, и звали его Венко. Инора была помощницей Креама, и вроде как числилась тоже молодой учёной — но напоминала скорее дуру-карьеристку. Во всяком случае, в отличие от мужчин, научными терминами она не сыпала, эмоции не скрывала — и вообще вела себя как кисейная барышня. Впрочем, судя по принадлежности к ещё одному дому, именно ею она и являлась.