Егерь: назад в СССР 2
Шрифт:
Силён Владимир Вениаминович, ох, силён! Обещал меня не расспрашивать, и старательно показывает, что намерен выполнять своё обещание. С ним надо держаться настороже.
Сердце на мгновение сжалось. Ну, вот на кой хрен генерал впутал меня в эту историю? Не хочу я спасать СССР, не хочу! Не потому что не хочу, а потому что не верю! Не верю, что это возможно, даже если привлечь к спасению целого генерала чёрт его знает, какой службы.
Я поневоле вспомнил начало девяностых. Этот одуряющий запах свободы на фоне
И ведь верили! Многие верили, что трудности временные. Что вызваны они только дикостью и отсталостью плановой экономики. А стоит лишь встать на новые рельсы — и наступит эра изобилия и свободы.
И я верил. Пока на своей шкуре не убедился, что всё это — страшное и бесстыдное враньё.
К чёрту, даже вспоминать не хочу!
У меня есть время. И есть страна, которую я однажды потерял. Она неизбежно рухнет. Просто потому, что люди доверчивы. А к власти, пользуясь этим, лезут циничные и жадные негодяи. Ну, вот так вот. И что тут поделаешь? Убить одних негодяев, чтобы по их трупам к власти пришли другие? Бред!
Но я сделаю всё, что могу, чтобы моих близких людей не побило обломками страны. Вот для чего мне выпал второй шанс, и я им воспользуюсь.
Мне остро захотелось больше не видеть ни генерала, ни Владимира Вениаминовича. Хорошо бы, чтоб завтра они сели в свою машину и уехали к чёртовой матери навсегда!
Теперь, когда они знали мою тайну, я ощущал себя в опасности. Чёрт, как же убедителен я был, если они умудрились поверить мне?
Усилием воли я заставил себя не думать об этом. Что сделано — того обратно не вернёшь. А мне надо заботиться о жизни, а не об опасностях, которые я всё равно не могу предотвратить.
Я спустился к реке и осторожно ступил в воду. Пора навестить Трифона. Слишком много вокруг загадок, чтобы не попытаться разгадать хотя бы некоторые. Например — зачем баба Таня ходит к Трифону. И только ли она одна?
От брода к землянке не было даже малозаметной тропинки. Просто лес, правда, не частый, а светлый. Высокие сосны стояли далеко друг от друга, и местность хорошо проглядывалась. Кое-где попадались кусты рябины, или группы низеньких густых ёлок. Но они не затрудняли обзор — скорее, сами по себе являлись ориентирами.
В одном месте, прямо в лесу неожиданно слетела утка. Тревожно крякая, она понеслась между деревьев. Не думая, я вскинул ружьё и выстрелил в угон.
Бах!
Грохот прокатился по лесу. Сизое облачко дыма медленно таяло среди сосновых стволов.
Утка кувырнулась через голову и шлёпнулась на мягкий красноватый мох. Я подбежал к добыче, опасаясь, что только ранил птицу, но она была неподвижна. На оранжевом клюве выступила кровь, блестящий глаз подёрнулся матовой плёнкой.
Я подобрал убитую утку. Откуда она здесь?
Пройдя несколько шагов в ту сторону, откуда слетела птица, я всё понял. Между
Наверное её спугнули охотники на озере, а может быть, и мы с Владимиром Вениаминовичем. Утка ушла к лесу, заметила под собой блеск воды и решила здесь переждать опасность.
Я подвесил к поясу тяжёлую осеннюю птицу, забросил ружьё за спину и пошёл дальше.
Минут через двадцать я вышел на знакомую поляну и увидел впереди заросший травой бугор, под которым скрывалась землянка Трифона. Обойдя бугор стороной, я заметил и самого хозяина.
Видно, проводив гостью. Трифон принялся колоть дрова. Изрядная куча свеженаколотых поленьев лежала возле его ног. Серая рубаха прилипла к широкой спине, в чёрной бороде застряла небольшая жёлтая щепка.
Топор Трифон глубоко воткнул в изрубленный чурбак, а сам сидел рядом, на таком же, пока не расколотом чурбаке.
В широких ладонях Трифон мял хлебную горбушку. Отщипнув горсть крошек, он бросал их перед собой, и на крошки тут же слетались синицы. Трифона они совершенно не боялись. Но увидев меня, сейчас же разлетелись в разные стороны с тревожным чириканьем.
Трифон при виде меня нисколько не удивился. Словно ждал, что я приду. А может, и ждал. Наверняка баба Таня рассказала ему о нашей прошлой встрече. И он сообразил, что рано или поздно я приду к нему с расспросами.
Трифон выдернул из чурбака топор и бросил его в траву. Хлопнул ладонью по изрубленному спилу, приглашая садиться.
Кстати, откуда у него пилёные чурбаки? Такой ствол ножовкой не взять — полотно завязнет в плотной древесине толстого берёзового ствола. А если двуручной пилой — то с кем пилил? Не один же!
Нет, можно и одному, но это надо специальное приспособление делать, которое будет тащить пилу на себя.
Перед тем, как сесть, я мельком глянул на спил. Грубые, глубокие бороздки. Точно двуручка.
Я сел. Трифон тут же протянул мне буханку. Она уже была искрошена наполовину.
— Попробуй!
Я отломил кусок чёрствого хлеба, измельчил его в ладонях, чувствуя, как царапает кожу подсохшая хлебная корка. Набрал горсть крошек и бросил их почти себе под ноги.
Птицы чирикали на ветках обступивших поляну деревьев, но ближе не подлетали.
Я набрал ещё горсть и швырнул её подальше.
Самая смелая синица слетела с ветки, скакнула на землю. Подхватила клювом крошку и тут же вспорхнула обратно.
— Боятся, — с едва заметной насмешкой сказал Трифон. — Чувствуют хищника.
Я почувствовал детскую обиду.
— Ерунда! Просто к тебе они привыкли, а меня видят первый раз. Вот и опасаются.
— Ну-ну, — только и ответил Трифон.
Я отцепил утку от пояса и протянул ему.
— На вот тебе от «хищника». Угощайся!