Егерь: заповедник
Шрифт:
Кабаны бурыми тенями перебегают дорогу и скрываются в кустах на другой стороне.
За ними, заливаясь диким лаем, выскакивает Нохой. Она гонит кабанов зряче, не помня себя от азарта. На шее собаки болтается короткий обрывок поводка.
— Нохой! — срывая глотку, кричу я.
Но собака меня даже не слышит. Она в два прыжка перепрыгивает дорогу и бросается вслед за кабанами.
Только этого нам не хватало!
— Нохой, сюда! — снова кричу я, надеясь на удачу.
Но из леса доносится только затихающий
Вот черт!
Снова трещат кусты, и на дорогу выбегает запыхавшийся Беглов. В его правой руке зажат обрывок поводка. Широкое лицо психотерапевта раскраснелось, на лбу выступил пот — Владимир Вениаминович все это время бежал, пытаясь угнаться за собакой.
— Проскочила? — задыхаясь, кричит он мне.
— Да, — киваю я, прислушиваясь к лаю.
Кабаны уходят прямо от дороги — вглубь болота с лесными островками.
— Догоним, Андрей? — спрашивает Беглов, с надеждой глядя на меня.
Я качаю головой.
— Нет. Нохой их не остановит, будет гнать, пока не выдохнется.
Собака работает неумело, слишком азартно. Она гонит зверя, вместо того, чтобы забежать вперед и постараться остановить. Такое часто случается с молодыми псами.
В таком случае догнать кабанов невозможно —зверь бегает куда быстрее человека.
— И что теперь делать? — растерянно спрашивает Беглов.
Я не хочу расстраивать Владимира Вениаминовича, но и врать ему не имеет смысла.
— Ничего. Набегается и сама придет. Искать ее в лесу бесполезно, надо ждать и звать.
— И долго ждать?
Я пожимаю плечами.
— Не знаю. Может, к вечеру вернется. Может, утром.
Беглов устало наваливается плечом на машину и вытирает пот со лба.
— Как ты на кабанов-то напоролся? — спрашиваю я его.
— Да кто же знал, что они в ельнике залегли? — расстроенно отвечает Беглов. — Вдоль дороги грибов не было, я решил зайти поглубже. Вот.
Он вытаскивает из кармана подосиновик с мятой шляпкой.
— Нохой нашла? — улыбаюсь я.
Беглов сердито машет рукой.
— Это чокнутая собака, Андрей. Бурятские шаманы надо мной посмеялись.
Он замолкает, закусив губу, и смотрит в лес — как будто ждет, что оттуда выбежит Нохой.
Черта с два она выбежит. Я различаю лай уже на пределе слышимости, но он все такой же азартный и заливистый.
— Почему посмеялись-то? — спрашиваю я, чтобы отвлечь Беглова от горьких мыслей.
— Она мухоморы жрет, — отвечает Беглов. — Представляешь? А на нормальные грибы внимания не обращает.
— Ты скормил ей мухомор? — спрашиваю я, силясь удержаться от смеха.
— Да я не специально, — сердится Беглов. — Я ее и в сыроежки носом тыкал, и в лисички. Подосиновик вот сорвал — она на него даже внимания не обратила. Фыркает и морду воротит. Ну, я и подвел ее к мухомору. А она как давай его жрать! Я кричу, пытаюсь у нее гриб отнять, а она рычит и давится. Потом перекусила поводок
Я уже откровенно хохочу — просто нет сил сдерживаться. Ноги подгибаются, и я без сил опускаюсь прямо на влажную обочину дороги.
Лоси-самцы едят мухоморы во время гона, чтобы быть злее к соперникам и не чувствовать боль. А собаку, похоже, приучили искать эти грибы специально.
Беглов сердито хмурится, но не выдерживает и тоже смеется. Отсмеявшись, спрашивает меня:
— Как теперь ее догнать, Андрей?
Лай к тому времени затихает. В растревоженном лесу снова наступает тишина.
— Оставайся здесь, подожди, — предлагаю я. — Может, она скоро кабанов бросит и вернется. А я пока остальные аншлаги проверю и заменю. Часа через три поеду обратно и подберу вас.
Я не верю, что собака так быстро вернется. Яд, который содержат мухоморы, одурманил ее. То-то она так смело бросилась на кабанье стадо. Но Беглова надо чем-то занять, чтобы ему было спокойнее.
— Подожду, — кивает Владимир Вениаминович. — Вдруг, и правда, вернется.
Он решительно усаживается на обрубок поваленной сосны. Ветер уронил сосну на дорогу, и ее распилили, чтобы не мешала проезду.
— Только в лес не ходи, — предупреждаю я его. — Нет смысла. Собака назад по своему следу придет.
* * *
Чтобы дать Беглову больше времени, я решил обновить все аншлаги. Два из них, и в самом деле, нуждались в замене — над одним тоже покуражились неизвестные стрелки, а второй основательно проржавел от дождей. Краска с него слезла настолько, что надписи можно было различить с большим трудом.
Я доехал почти до шоссе — там мой участок заканчивался. Ну, вот — теперь вдоль всей границы стоят новенькие аншлаги. Красота!
Не стыдно и отчитаться за проделанную работу.
Старые аншлаги я складываю в кузов. Какие-то из них можно будет обновить. Подкрашу, прорисую надписи, заменю стойки. Пусть лежат в запасе, всегда пригодятся.
Я разворачиваю машину и еду обратно в Черемуховку.
Беглов так и сидит на обочине дороги. Когда я останавливаюсь рядом, он грустно смотрит на меня и разводит руками.
— Не пришла? — спрашиваю я.
— Нет, — хрипло отвечает Беглов.
Он так долго звал Нохой, что надорвал голос.
— Не отчаивайся, Владимир Вениаминович, — подбадриваю я его. — Вечером снова приедем сюда, позовем. И утром, если понадобится. Отыщется собака.
— Ты думаешь?
— Конечно, — киваю я. — Мои псы не по одному дню в лесу пропадали, и всегда возвращались.
— Ладно, поехали, — вздыхает Беглов.
Вылезая из машины возле дома, он снова оглядывается. Надеется, что Нохой сама прибежала в деревню, понимаю я.