Египтянин. Путь воина

Жюльетт Сапфо

Молчание затягивалось. Ренси недоумевал: для чего он позвал меня? испытывает моё терпение? хочет унизить?

Наконец номарх разомкнул губы, до этого сжатые в одну линию:

– Я даю тебе новую работу, здесь, во дворце.

Сказал подчёркнуто небрежно, давая Ренси понять: отныне я – твой господин и ты будешь делать то, что я прикажу.

– Я принимаю предложение, – ответил Ренси учтиво, но вместе с тем как бы оставляя за собой право выбора.

Нехо удивлённо выгнул насурьмленную, удлинённую к виску бровь.

– Не ожидал столь скорого согласия. Ты ведь даже не спросил, чем тебе предстоит заниматься.

– Сейчас

это не так уж важно. Только бы не сидеть без дела. Это – меня уничтожит, – отозвался Ренси, изо всех сил стараясь быть убедительным.

Он думал теперь только о том, что где-то рядом – Мерет. Что она делает? Отчего её всегда держат взаперти? Какую участь задумал для неё Нехо? Былая тревога за судьбу любимой девушки снова наполнила душу Ренси.

Нехо окинул его недоверчивым взглядом, но ничего не сказал.

По его зову в зал вошёл загорелый до черноты мужчина средних лет, с наголо остриженной головой, в одной лишь набедренной повязке, и, согнувшись пополам, замер перед номархом.

– Это Депет, – слегка поведя в его сторону подбородком, сказал Нехо. – Даю его тебе в помощники. Он расскажет, что нужно делать.

Ренси хотел возразить, что ему привычнее обходиться без помощников, и уже открыл рот, когда услышал резкое требование:

– Теперь иди.

С трудом скрывая негодование, Ренси взглянул на Нехо: грозно сошедшиеся у переносицы брови и острые глаза, нацеленные на него, точно две стрелы.

– Иди!

Ренси не оставалось ничего другого, как молча поклониться и выйти из зала.

Подмастерье со странным именем догнал его во внутреннем дворе.

– К работе нужно приступать немедленно, – сказал он, глядя на Ренси широко поставленными, чуть косящими глазами. – Пойдём, я покажу тебе, чего желает Нехо.

Как оказалось, фасад той части дворца, где обитал номарх, соединялся с покоями его семьи висящим над улицей крытым переходом. Именно эту своеобразную галерею Нехо задумал украсить декором, воспевающим природу: цветы лотоса, виноградные лозы, заросли папируса. Такую работу мог выполнить любой мало-мальски обученный художник, но Нехо пожелал, чтобы этим занялся именно Ренси: словно хотел унизить его как скульптора, уравнять его с остальными.

Ренси обречённо вздохнул и взглянул на Депета.

– Ты живописец?

– Мои фрески украшают поминальную стелу предыдущего фараона, Шабатаки. Я не знал другого ремесла, да и знать не хочу. Но когда я увидел твои работы, то понял, что мне нужно ещё много учиться, перенимать твоё мастерство.

– Для этого ты напросился ко мне в помощники?

В ответ Депет смущённо улыбнулся:

– Решение принял Нехо, но я этому только обрадовался.

– Ясно, – кивнул Ренси и вдруг спросил: – Отчего тебя так назвали? Ведь твоё имя означает «лодка»?

– Та, которая произвела меня на свет, не пожелала быть мне матерью и, положив меня в лодку, отправила по течению Великой реки. Но владычица Хатор-Сохмет, Око Ра, смилостивилась надо мной и не дала погибнуть. Человек, что нашёл меня в лодке, нарёк меня Депет…

Депет оказался хорошим напарником. Ловкий и понятливый, всё знал, ничего не нужно было объяснять, мысли ловил на лету. Работа спорилась. Депет растирал, размешивал краски, Ренси занимался росписью; в обеденное время они сидели плечо к плечу, пили пиво, ели из одной миски и неспеша

разговаривали. И однажды Ренси не удержался, заговорил с Депетом о том, что уже давно мучило его сердце.

– Ты давно работаешь во дворце. Не приходилось ли тебе видеть Мерет, племянницу Нехо? Не знаешь, где её прячут?

Депет вскинул голову. Показалось ли Ренси, будто он уже ждал этого вопроса?

– Покои Мерет – на половине вдовы Арти, в самой крайней части дворца. Её редко оттуда выпускают, а за тем, чтобы к ней никто не входил, наблюдает стража.

– Арти – это мать Нехо?

– Нет, это одна из жён Шабатаки, которая приходится Нехо родной тёткой. Между нами говоря, эта старая ведьма ненавидит всех, кто так или иначе связан родством с её ныне усопшим царственным супругом. Думаю, Мерет приходится несладко под её бдительным надзором.

– Неужели Мерет нельзя увидеть даже издалека? – выслушав Депета, спросил Ренси; в его голосе прозвучало отчаяние. – Хотя бы во время прогулки по дворцовому саду… хотя бы краем глаза?

В ответ Депет лишь молча пожал плечами.

7

Как каждый год в месяц паофи, второй месяц разлива Нила, в стране наступил праздник Опет. Непременным условием этого праздника было участие в нём царской семьи, а самые пышные торжества, с шествием жрецов и величественным спектаклем на берегах Нила, устраивались в Фивах. В этот раз всё было иначе. Ассирийские наместники зорко наблюдали за перемещениями членов царской семьи, самому же фараону, хотя он и находился в Фивах, в столь трудное для страны время было совсем не до торжеств.

Зато номарх пятого нижнеегипетского нома пожелал, несмотря ни на что, соблюсти старинный обычай проведения праздника. Разумеется, без церемонии с участием фараона. Главным героем праздника Нехо посчитал… самого себя, полагая, что заслужил этого спасением города от ассирийского разгрома. Приказав устроить для жителей нома уличные торжества с угощениями, Нехо стремился в первую очередь удивить их своей щедростью. По-праздничному украсили разноцветными стягами ворота дворца; в курильницы наполнили благовониями. Над главной площадью Саиса был сооружён широкий навес с колоннами в форме цветков лотоса, с которых, по последней моде, свисали стилизованные виноградные грозди. На карнизах помещались священные змеи с солнечными дисками на головах. Внизу, на деревянном настиле, стояли мальчики и девочки – дети придворных вельмож, одетые в белые льняные одежды, с цветными яркими поясами на талиях. Распевая песни под руководством жрецов, дети бросали в толпы горожан букеты цветов.

Подобное зрелище в то время, как в стране хозяйничал враг, возмущало Ренси. Все одиннадцать дней праздника, на время которого работы во дворце были приостановлены, Ренси просидел дома. Он никуда не выходил из своей комнаты, заваленной дощеками, кусочками угля и различными принадлежностями для рисования. На полу были разложены палитры, кисти, краски и разноцветные порошки в глиняных мисках для настенных росписей. В углу, на стене, висели изображения женского лица – эскизы образа, который теснил Ренси грудь, от которого он потерял покой и уже не находил себе места. Страсть охватывала сердце и чресла юноши каждый раз, когда он думал о Мерет, когда вспоминал её губы, её тело и тот жар, который шёл от него…