Его апатия

Абдуллаев Чингиз Акифович

— Ясно, — вздохнул Дронго. — Этого следовало ожидать. Ладно, жду тебя через два часа.

Он быстро набрал номер Голикова.

— Андрей Андреевич, здравствуйте, — начал он, — я вернулся.

— Добрый день, — ответил адвокат, — у нас перенесли судебное заседание на завтра. Кстати, в нем хочет принять участие сам прокурор области. Думаю, что вы понимаете, чем это нам грозит. Приговор в таких случаях, можно сказать, предрешен, иначе прокурор не стал бы появляться в суде.

— Думаю, нужно отложить продолжение процесса еще на несколько дней и потребовать суда присяжных, — сказал Дронго.

— Вы понимаете, что говорите? — ошеломленно спросил адвокат. — Они же его просто разорвут! Вы не представляете, что происходит в городе. Уже с утра у здания

суда были люди с плакатами, требующими расстрелять Нагиева, а еще лучше публично повесить. А вы говорите — требовать суда присяжных. Это значит, мы сами выносим ему приговор. В таком случае у нас не будет ни малейшего шанса. Хотя, конечно, у нас и без того шансов практически нет. В судебном процессе примет участие областной прокурор Вениамин Ковалев. Уже и губернатор интересовался процессом. Так что настрой на суровый приговор налицо. Вам этого мало, вы хотите еще суда присяжных? Я адвокат, господин Дронго, а не помощник прокурора, чтобы подыгрывать обвинению.

— Не нужно так нервничать, Андрей Андреевич, — успокоил своего собеседника Дронго, — у меня есть очень веские основания полагать, что именно суд присяжных должен решать судьбу Омара Нагиева, я вам обо всем расскажу. Но прежде мне нужно обязательно повидать Омара.

Одного меня к нему не пустят, хорошо бы нам поехать вместе.

— Конечно, поедем. Я уже подал заявку на посещение, на четыре часа. Но я вас не понимаю, честное слово, не понимаю! Собранных против Нагиева доказательств столько, что спасти его не смогли бы лучшие адвокаты мира, ей-Богу! А тут еще суд присяжных… Мы могли бы обратить внимание на некоторые нарушения формальных процедур, профессиональные судьи к этому обязаны прислушаться, но суд присяжных… Да им дела нет до подобных частностей, их интересует сам факт убийства.

— И все же подавайте ходатайство о суде присяжных, — твёрдо сказал Дронго, — Доверьте, так нужно. Я сегодня же вам все расскажу.

— Не понимаю, — повторил Голиков. — первый раз в жизни я ничего не понимаю. Но если вы так настаиваете…

— Да, настаиваю, — подтвердил Дронго. Он убрал мобильник и тяжело вздохнул. Участие прокурора области ничего хорошего не предвещает. И плюс возбужденная толпа вокруг здания суда. Плюс действующие в городе скинхеды. Плюс сама ситуация: приезжий совершил столь тяжкое преступление против местных. Плюс неопровержимые доказательства и его собственное признание вины. "Может, Кружков был прав и мне не следовало возвращаться в Ростов, — подумал Дронго. — Нет, это лишь минутная слабость. Как бы ни закончился этот судебный процесс, я буду участвовать в нем до конца, — твердо сказал себе Дронго. — Даже если скинхеды проломят мне голову, как Омару. Это нужно не только ему, это нужно мне. Чтобы поверить в себя, поверить, что я занимаюсь нужным делом".

Через два часа к нему в отель приехал Эдгар Вейдеманис. Они встретились в холле и вышли на улицу.

— Вернуть тебе твое оружие? — спросил Эдгар.

— Нет, — ответил Дронго, — мне скоро в тюрьму, туда с оружием не пустят. Кроме того, нельзя исключить повторный обыск в моем номере. Разрешение у меня есть, но пока они будут разбираться, могут меня задержать и не допустить к судебному процессу. А мне нужно быть на суде. Очень нужно.

— Я тебе уже говорил, что дом, в котором остановилась сестра Омара, был атакован скинхедами, — напомнил Вейдемадис. — Я решил проверить, кто и как сумел узнать, где именно живет сестра обвиняемого. И выяснил удивительный факт. На улице Ченцова проживает некий Кастрюк. Он сосед Петросянов, живет от них через один дом. Так вот, этот самый Кастрюк — лидер местных скинхедов, известный и прокуратуре, и милиции. А он, в свою очередь, прекрасно знал, кто остановился у его соседей. Причем, обрати внимание, Кастрюк очень даже вежливый сосед. Цветочки выращивает, кошек любит. Однако этот милый цветовод ненавидит всех приезжих, особенно с Кавказа. Для него они — черномазые, которых нужно выкинуть из города. Он и подбил подростков забросать камнями дом своего соседа. Он узнал от соседей о твоем приезде. Представляешь,

какая это сволочь? — Почему сволочь, — равнодушно сказал Дронго, — обычный националист. Примитивный, глупый и ограниченный. Лев Толстой был прав — национализм последнее прибежище негодяев. Ну как ему объяснить, что приехавший сюда армянин Аркадий Петросян не хочет никому зла? Он всего лишь просит дать ему возможность нормально работать, растить детей. Как объяснить Кастрюку и ему подобным, что это прекрасно, когда в страну охотно приезжают другие люди. Значит, в этой стране хотят жить. Еще пока хотят — до той поры, пока такие вот кастрюки ее окончательно не загубят. Как ему понять, что любая страна поднимается за счет согласия всех проживающих в ней людей, независимо от цвета кожи и религии.

— Ты как будто репетируешь свою речь на судебном процессе, — пошутил Эдгар.

— Я не знаю, что мне там говорить, — Дронго вздохнул. — Но точно знаю, что выступать буду. Может быть, это будет мое первое и последнее выступление в суде. Может быть, я окажусь самым скверным адвокатом в истории судебных процессов. Но я постараюсь рассказать историю жизни этого несчастного убийцы.

— Ты думаешь, что тебя поймут?

— Не уверен, — признался Дронго, — но буду пытаться. Через час мы с Голиковым едем в тюрьму. Найди Фатиму, скажи, что я хочу с ней вечером встретиться. Пусть приедет ко мне в отель. И будь осторожен. Меня очень огорчит, если какой-нибудь маленький Кастрюк проломит тебе голову. Очень бы этого не хотелось.

— Не беспокойся. Я вооружен и очень опасен, — пошутил Эдгар. — Ты знаешь, Дронго, я столько лет с тобой знаком и все ре перестаю тебе удивляться. До свидания, дружище.

Через час Дронго уже ждал у входа в тюрьму Голикова. Тот появился запыхавшийся и раскрасневшийся от быстрой ходьбы.

— Я заявил, что подаю ходатайство о суде присяжных, — тяжело дыша, сообщил Андрей Андреевич. — Знаете, что на это сказали в нашей консультации? Что я выжил из ума. А в суде вообще поначалу решили, что ослышались и не поверили мне. А потом оценили мое решение как попытку затянуть процесс. Представляете? Никто не верит, что в сложившейся ситуации можно на полном серьезе попросить суда присяжных…

 — Идемте в тюрьму, — прервал его Дронго. — Мне нужно срочно увидеться с Омаром. А потом мы с вами поговорим. Предъявив документы, они прошли все процедуры. В комнате адвокатов им пришлось ждать минут двадцать, пока привели Нагаева. За несколько дней он похудел еще больше, сильно хромал и выглядел равнодушным ко всему, что происходит вокруг. Дронго обратил внимание на то, что руки Омара были в свежих синяках. Голиков тоже это заметил. Омара посадили на привинченный к полу стул. Наконец надзиратели вышли, захлопнув за собой дверь, и они остались втроем. Нагиев безучастно смотрел на обоих своих защитников.

— Как вы себя чувствуете? — спросил Андрей Андреевич.

— Нормально.

— Вас перевели в одиночную камеру? — уточнил Голиков.

— Нет.

— Я же просил! — возмутился адвокат. — Откуда у вас эти свежие синяки на руках?

— Не помню.

— Вас опять били?

Нагиев пожал плечами. Дронго понимал: когда так болит душа, физическая боль уже не имеет значения. Да, иногда легче умереть, чем жить.

— Я вновь потребую, чтобы вас перевели в одиночную камеру. — Андрей Андреевич поднялся. — Вы больше ничего не хотите мне сказать?

— Ничего.

У Омара были абсолютно пустые глаза. Голиков посмотрел на Дронго, пожал плечами и вышел из комнаты.

— Омар, — начал Дронго, — я хочу с вами поговорить.

На лице Нагиева не дрогнул ни один мускул. Он выслушает, что скажет ему этот человек, а потом вернется в свою камеру, чтобы быть избитым в очередной раз. На голове у него была плохо наложенная повязка. Было заметно, что рана кровоточит, повязку ему, похоже, никто менять не собирался.

— Я беседовал с вашей женой и сыном, — сообщил Дронго. Глаза Омара более осмысленно взглянули на собеседника. — Я сказал Руслану, что произошла трагедия, — продолжил Дронго. — Он вас очень любит и верит в вас.