Его другая
Шрифт:
Оля неловко оборачивается, но продолжает идти как ни в чем не бывало. В спальне свет не включает. Сразу к окну продвигается.
— Смотри! — останавливается около него, а я становлюсь позади. — Наконец-то снег! Хотя уже март, конечно, я бы не отказалась от потепления, но, если выбирать дождь или снег, я однозначно выберу второе.
Снег и правда летит красивый, лопатый. Крупные хлопья оседают на подоконник и впечатываются в стекло.
Оля закидывает голову назад, смотря на небо, а мне в нос запах её волос ударяет, как нашатырный
Прямо как тогда, когда я в первые её случайно обнял. На лестнице у себя дома. В тот раз меня шандарахнуло точно также. Уже тогда я понял, что нельзя с ней рядом находиться. Чревато это и совсем не нужно.
— Интересно получается, правда? — оборачивается и смотрит на меня с легкой убийственной улыбкой, — Сначала я была у тебя в комнате, а теперь ты в моей.
— Баш на баш, — сиплю не своим голосом.
— Типа того. Вот только прятаться у меня в комнате негде. Шкаф поменьше, чем твой, ты туда не поместишься.
Шутит, а я себя заставить подхватить эту волну не могу. Меня несет в другую. Туда, где шквал и ураган. Туда, откуда возврата нет. Куда затянет и внутренности перемелет к чертовой матери.
— Под кроватью тоже не вариант, — продолжает, пока я проделываю в светловолосом затылке дыру. — Так что, если мама придет, прятать тебя некуда. Придется знакомить.
Знакомить… С мамой…
На плечи словно неподъемная ноша ложится и к земле придавливает.
Резко отшагиваю назад.
Какого, спрашивается, я попёрся сюда?
— Я пойду, Оля, — разворачиваюсь на сто восемьдесят градусов, успевая заметить, как меняется выражение её лица. — Спасибо за ужин.
Срываю с вешалки куртку, засовываю ступни в ботинки, а Оля догоняет меня уже в коридоре. Смотрит молча, исподлобья, но мне сказать ей нечего. Только пульс в затылке бьется так, как будто вены сейчас разорвёт.
— Пока.
Открываю дверь и пешком слетаю вниз, перескакивая сразу через несколько ступеней.
Не надо нам с ней больше пересекаться. Как-то придумать так, чтобы Мариам отец с танцев забирал, или Демьян какое-то время встречал. А мне надо заканчивать с этими встречами.
Быстрым шагом направляюсь к машине, забираюсь внутрь и завожу мотор, чтобы разогреть её. Боковым зрением замечаю движение, а когда поворачиваю голову, вижу Олю. Она выскочила из подъезда и бежит в мою сторону. Светлые волосы в стороны разлетаются, куртка не застегнута.
Ребра вибрация сотрясает.
Глупая, упрямая девчонка!
Распахиваю дверь и выхожу ей навстречу. Подбежав ко мне, останавливается на расстоянии нескольких метров.
— Давид!
— Зачем ты вышла? — Хватаю её капюшон и рывком на голову надеваю. — Только выздоровела, дурочка!
На раскрасневшемся лицо улыбка расцветает. Оля шагает ближе и смотрит мне прямо в глаза.
— Ты меня не ненавидишь больше, правда?
— Это ты из-за этого выскочила?
— Да.
Пульс к хренам дубасит так, что выдрать вены хочется.
— Не ненавижу!
— А раньше? Почему ненавидел?
Шумно выдыхаю.
— Домой иди! Нечего копаться в том, что прошло.
Разворачиваюсь, но она снова вызывает в сердце фибрилляцию желудочков тем, что хватает меня за руку.
— Нельзя ненавидеть на ровном месте. Если человек тебя не обидел, то просто так ненависть не возникает. А я тебя не обижала. Точно знаю, потому что с самого первого дня тихо сходила по тебе с ума.
— Оля!
— Тогда почему? Почему ты так себя вел со мной, как будто все в тебе хотело избавиться от меня?
— Оля!
— Потому что я нравилась тебе, правда?
— Нет, — рявкаю, выдирая из её тонких пальцев свою руку, — я думал, что ты не подходящая подруга Мариам, вот и всё. Считал, что разгульная, дурная, легкомысленная. Теперь вижу, что это не так. Поэтому и отношение изменил.
Отчаянно мотает головой, ступая ко мне вплотную. Зелень глаз в омут затаскивает и душит. Еле дышу. В легких вата, сердце колотится на вылет.
— Это не так. Ты бы не бил тогда Олега. Не забирал меня из дома, и с отцом не разговаривал бы.
— Я просто хорошо воспитан.
— Неправда!
До скрежета зубов стискиваю челюсть. На её лицо падают хлопья снега, ложатся на ресницы, а она даже не замечает. Так и продолжает свой расстрел, от которого у меня уже масса сквозных по телу.
— Оль, этот допрос бессмысленный. Понимаешь? Ничего не может быть!
— Значит, это правда? Я не придумала?
Хватаю её за плечи, хочу отодвинуть, но вместо этого только сильно сжимаю.
— Это не важно, услышь меня!
— Важно!
— Нет! — грубо обрубаю, — Ты не понимаешь, что ли? Какой смысл в том, что я тебе отвечу? Его нет. Смысла нет. Будущего нет. Есть отдельно ты, и отдельно я. И эти прямые никак не пересекаются, вообще.
Моя пылкая речь прерывается тем, что Оля дергается вперед и вжимается своими губами в мои. Отчаянно, исступленно. Зажмуривается, кладя ладошки на мою трясущуюся от частого дыхания грудь. У меня душа из тела вылетает. Так, как если бы меня поезд на огромной скорости снес и протянул по рельсам. Чувствую, как внутренности в жижу превращаются.
Отрываю её от себя и грубо отталкиваю подальше. Оля вскидывает руку и растерянно касается своих губ, будто сама не ожидала того, что сделает. Я отшагиваю назад и натыкаюсь на дверь машины.
— Иди домой, Оля. И никогда больше этого не делай!
Дергаю дверную ручку, хватаюсь за руль и срываю машину с места. Пока несусь по трассе стараюсь не думать о том, как губы жжет, а сердце трепыхается из последних сил. Едва не влетаю в аварию, но скорость не снижаю. Меня на части рвёт, как будто внутри дикий зверь поселился и клыками внутренности дерёт.