Его Кукла

Горячева Ирина

— Ты получаешь удовольствие, когда душишь?

Рисай дёргается, как от пощёчины, и под глазом у него пульсирует венка.

— Я знаю тысячу и один способ получить удовольствие. И я покажу тебе каждый из них. — Его губы дрожат в кривой усмешке. — А теперь помолчи, Дарья. Я устал от твоей болтовни.

Он приподнимает меня за бёдра, рывком подаётся вперёд и сминает мои губы губами. Как раз в тот момент, когда жгучая боль внизу, между моих ног затапливает сознание.

Я пытаюсь закричать, но язык двуликого,

лишив возможности, врывается в мой рот. Я хочу вырваться, но Рисай лишь сильнее вжимает меня в кровать своим телом и начинает двигаться.

Сперва он делает это очень медленно и осторожно. Но с каждым последующим движением его темп ускоряется.

По мере того, как он скользит во мне, боль постепенно притупляется и уходит. А на смену ей приходит странное ощущение, похожее на эйфорию.

Теперь вместо того, чтобы сопротивляться, я уже сама выгибаюсь всем телом навстречу толчкам двуликого.

И вскоре Рисай с глухим рычанием врывается в меня в последний раз. Замирает, на миг слившись со мной во едино. Не моргая, заглядывает в глаза, словно в самую их глубину, и содрогается. А я чувствую, как меня наполняет жидким огнём страсти.

Рисай, наконец, отрывается от моих губ и утыкается носом в шею. Его дыхание тяжёлое и прерывистое, скользит по моей коже.

Все звуки этого мира кажутся мне сотканными из наших дыханий, звучащих в унисон. Но через мгновение всё меняется. Мир вспыхивает огненным фейерверком и рассыпается дождём искр перед моими глазами.

— Спасибо, Рисай… — благодарю его, потому что знаю, что он мог быть жесток. Мог причинить сильную боль. Но подарил первое в моей жизни удовольствие. — За всё спасибо.

Двуликий медленно поднимает голову и, вымученно улыбаясь, кивает.

— Не за что, куколка, — шепчет он, беззвучно шевеля губами.

Словно тысяча и одна раскалённая игла пронзает насквозь каждую клеточку моего сожжённого страстью тела. Словно тысяча и одно удовольствие разливается по венам, наполняет новой силой и возрождает к жизни.

Все звуки этого мира заглушаются ударами двух сердец — моего и Рисая. И когда я заглядываю в глаза двуликого, этот новый для меня мир сужается до вертикальной прорези его чёрных зрачков в окружении золотисто-жёлтой радужки.

Я касаюсь ладонью щеки Рисая и в порыве нахлынувшей нежности глажу.

— У тебя такие красивые глаза, — шепчу ему, лишь сейчас сообразив, что они изменили цвет.

Да и сам двуликий теперь выглядит немного иначе…

Глава 10. Побочный эффект

Рисай

В дверь стучат. Тихо, но настойчиво.

Наверное, Марк принёс воду, полотенце и чай.

Неужели прошёл уже час?

Приоткрываю дверь, пропуская управляющего, и кивком показываю, куда следует поставить всё, о

чём я просил.

Уставившись в пол, Марк приближается к тумбе возле кровати и ставит чайник с водой и чашку. А я снимаю с его руки полотенце.

— Желаете что-то ещё, господин Диррон? — всё так же, не поднимая головы, интересуется управляющий.

Он старается не смотреть на Дарью, которая испуганно косится на него и почти до подбородка натягивает покрывало.

— Нет, можешь идти. И не беспокой нас до утра, — отпускаю я его.

Управляющий кланяется и удаляется быстрыми шагами. А я придвигаю тумбу ближе, выливаю немного воды из чайника на один край полотенца и сажусь на кровать.

Отнимаю покрывало из судорожно сжатых пальцев Дарьи и отбрасываю его в сторону.

— Больно? — спрашиваю, глядя, как она ёрзает и при этом морщит нос.

Дарья тотчас краснеет, глядя на мои руки, тянущиеся к её обнажённым бёдрам.

— Совсем чуть-чуть. Может, я сама? — спрашивает она смущённо.

— Нет, — отвечаю слегка резковато. — Я хочу, чтобы ты оставалась в кровати.

— А разве я не могу пойти в душ? — В её глазах вспыхивает, но тут же затухает пламя бунта.

— Можешь, — киваю и осторожно, стараясь не надавить и не причинить боль, вытираю полотенцем кровавые потёки. — Завтра утром.

— Господи… — Дарья со страдальческим видом закатывает глаза. — Ты прямо какой-то тиран из средневековья.

— Так и есть. И всегда будет. — Несколькими движениями смыв остатки доказательства девственности, откладываю полотенце и протягиваю Дарье чашку. — Мятный чай снимет спазмы и приглушит боль. Ты должна выпить всё.

Она берёт чашку и послушно отпивает пару глотков, а затем поднимает на меня глаза.

— Я всегда считала, двуликим нет дела до женщин, которых они поимели. Почему ты проявляешь заботу?

— Заботу? — переспрашиваю удивлённо и только после её слов осознаю, как выглядят со стороны мои действия. А затем погружаюсь в синеву глаз Дарьи и качаю головой. — Ты совсем ничего не знаешь о ке-тари. Это не забота. Ты просто всё ещё нужна мне для мести.

Сам не понимаю, зачем отрицаю очевидное. Потому что месть — это последнее о чём я думаю сейчас. Сейчас, когда обнажённая Дарья так близко. По-прежнему желанная и прекрасная, как наваждение.

Но вслух произношу только:

— Допивай чай и ложись. Тебе нужно поспать.

— А ты? Ты тоже ляжешь? — Она с лёгкой тревогой смотрит на меня.

Наверное, Дарью страшит, что я снова захочу овладеть ею. И скорее всего она права, что боится…

— Я лягу позже. Когда ты уже будешь крепко спать, — успокаиваю я её, а заодно усмиряю и собственные эмоции.

Дарья залпом опустошает чашку и сама ставит её на тумбу.

— Спасибо, — благодарит то ли за чай, то ли за слова, дающие понять, что я больше не трону её.