Его называли Иваном Ивановичем
Шрифт:
Присели на кочке. Рыбаков стащил с головы фуражку и проговорил:
– Может, они уже оцепили болото. Наши наверняка проскочили, иначе бы мы не наткнулись на фашистов. Что теперь делать? Вернуться в лес или попытаться прорваться?
– Нужно прорываться!
– решительно заявил Шменкель, перевязывая себе руку.
– Вы ранены?
– воскликнула Надя.
– Почему вы мне ничего не сказали?
– А чего говорить! Ерунда, а не рана.
– И, обращаясь к другим, Шменкель спросил: - А вы как думаете? Ведь за ночь фашисты могут
– Мы должны выполнить приказ и во что бы то ни стало прорваться, наконец проговорил Спирин.
Остальные согласились с ним.
Надя тем временем открыла свою сумку и вынула из нее бинты и пинцет. Она осторожно очистила рану Фрица, приговаривая при этом:
– Рана гораздо опаснее, чем вы думаете, Иван Иванович. Потерпите минутку, сейчас я ее забинтую. Дать вам обезболивающую таблетку?
Рыбаков, посмотрев на медсестру, хмыкнул.
– Я не ребенок, чтобы глотать твои таблетки, - обиженно отказался Шменкель.
Надя с удивлением посмотрела на Ивана Ивановича своими большими темными глазами. А Шменкель только сейчас заметил ее полные припухшие губы. Черные волосы девушки вились локонами. Чем-то она напомнила Фрицу его Эрну.
"Почему я не замечал этого раньше?" - подумал он и невольно вспомнил свой разговор с Рыбаковым на лесной поляне, когда они готовили место для приема материалов, которые им должны были сбросить с самолета.
Шменкель покраснел, Надя опустила глаза.
– Иван, а тебе, я вижу, везет, - не унимался Рыбаков.
– Перед тобой даже женщины стоят на коленях.
Девушка тотчас же встала с колен и присела на корточки. Румянец залил ее лицо и шею. В сторону Рыбакова она метнула сердитый взгляд, но Петр продолжал улыбаться.
Надя помазала рану йодом.
– Щиплет?
– Конечно. Это же не деревяшка.
– Фриц произнес это уже совсем другим тоном.
Девушка хотела было подвесить руку на перевязь, но Фриц отказался, так как считал, что бой еще не окончен и ему понадобятся обе руки.
За болотом вдруг раздался взрыв, за ним - другой. Послышались винтовочные выстрелы и очереди из автоматов, а через несколько минут заговорил "максим".
– Это же наш Андрюшка!
– радостно закричал Прохор.
– Это его работа!
Все вскочили на ноги и прислушались.
– Да, это наши! Вперед! Теперь должны прорваться!
– скомандовал Рыбаков.
Они перешли по мостку, миновав убитых собак, и вышли на дорогу.
Услышав за спиной легкие шаги, Шменкель оглянулся и увидел Надю.
– Иди все время за мной и не отставай!
– сказал он девушке.
Она молча кивнула, Фриц улыбнулся. Так они прошли несколько сот метров. И вдруг опять увидели немцев, которые залегли на околице села и палили из танковой пушки по избам. Рассыпавшись цепью, фашисты окружали село.
– Ложись!
– крикнул Рыбаков.
Надя бросилась в придорожный кювет, но тут же приподнялась, посмотрев в сторону противника. Шменкель прижал
– Не высовывайся. Лучше подай мне ленту! Умеешь?
– Видела, сумею!
Фашисты не торопились. Деревню обстреливали только танки. Но партизаны не отвечали, видимо, берегли боеприпасы. Немецкая пехота все туже и туже затягивала кольцо окружения вокруг деревни. Сначала гитлеровцы ползли, а потом осмелели и пошли, втянув голову в плечи.
– Огонь!
– крикнул Рыбаков.
Залп застал противника врасплох. Несколько фашистов упали, сраженные пулями, остальные залегли, некоторые трусливо поползли назад, в укрытие.
Этим моментом воспользовались партизаны, засевшие в селе. Через огороды и сады они бросились в контратаку и отбили фашистов на исходные позиции.
– Слева танки!
– раздался громовой голос Рыбакова.
Танк был всего один. Он шел на большой скорости, но не по шоссе, а по краю кювета, явно намереваясь раздавить гусеницами находившихся там смельчаков. Выручил парень из Курганово. Он метнул в танк связку ручных гранат и поджег его. Танк закрутился на месте, но его пулемет продолжал поливать все вокруг огнем. Парень, поджегший танк, не успел броситься в укрытие, и очередь скосила его. Он упал, широко раскинув руки.
Шменкель находился метрах в тридцати от горящего танка.
– Ленту!
– крикнул он.
Надя быстро подала ему ленту.
В этот момент крышка люка откинулась, и из танка быстро вылезли два гитлеровца. Шменкель дал по ним очередь, но слишком высоко. Второй очередью Фриц скосил одного фашиста. В люке показалась голова третьего гитлеровца. И в тот же миг в танке стали рваться снаряды. Густой черный дым окутал стальную махину.
Шум перестрелки постепенно стихал.
– Слышишь?
– крикнул подползший к Шменкелю Рыбаков.
– Наши оставили село, они пытаются сбить противника!
Стрельба в деревне стихла. Лишь два легких пулемета противника не переставали тараторить.
– Надо отходить, а то опять отстанем от своих, - бросил Шменкелю Спирин.
– Проклятое солнце, печет, как в Африке!
Рыбаков пополз куда-то в сторону, но вскоре вернулся.
– Прошило насквозь, - сказал он и удержал Надю, которая хотела было ползти к парню, что поджег танк.
– Ему уже никто не поможет. Он убит. Забрать его с собой мы сейчас не можем, потом вернемся сюда...
И, сглотнув слюну, добавил:
– Я пойду первым, Прохор будет замыкающим.
Они выбрались из придорожного кювета, переползли через дорогу и под прикрытием шлейфа черного дыма от все еще горевшего танка шли до околицы села. Раненая рука беспокоила Шменкеля, каждое движение причиняло острую боль. Он закусил губу, чтобы не стонать от боли, на лбу его выступили крупные капли пота. Наконец они добрались до первой улицы и остановились. Фриц прислонился к забору. Вид у него, видимо, был неважный, так как Надя, тронув его за рукав, спросила: