Его осенило в воскресенье
Шрифт:
— Не волнуйся, не буду я выбирать выражения помягче, — с улыбкой сказал Массимо. — Получишь все, что заслужила. Разумеется, для твоего же блага.
— Вот-вот! Это и приводит меня в бешенство. Все, начиная с друзей и кончая парикмахером, пекутся о моем благе.
— Анна Карла!
— Да, я бываю злая, прости. Но побыл бы ты на моем месте. Джанни Тассо — ангел. Однако захоти я однажды разнообразия ради покрасить волосы в морковный цвет, так он наверняка не станет этого делать, скажет, что это нелепо…
— Не сомневаюсь.
— Знаю. Ты мне его порекомендовал, и всякий раз, выходя из парикмахерской, я мысленно тебя благодарю. Но даже ангел Тассо — своего рода цензор. А возьми моих близких. К примеру, дядюшку Эммануэле.
— Твой дядюшка Эммануэле — святой.
— Вот именно! — воскликнула Анна Карла.
— Нет, я хотел сказать, что, когда ни придешь, он сидит в углу и безмятежно читает газеты. Знала бы ты, как я тебе завидую!
— Что правда, то правда. Он очень домашний, уютный. Но вовсе не безмятежный. Читает газеты, а сам прислушивается к разговору. И внезапно может вмешаться и такое сказать! В некоторых вещах он не терпит возражений.
— А Витторио также нетерпим?
— По-своему да. Когда речь идет о лекарствах. Однако он меньше других меня раздражает. Он лишь советует — для моего, конечно, блага — принимать его любимые препараты. Известно тебе, что твои миндальные орехи отвратительны?
— Я их давным-давно не пробовал. Если бы ты вчера предупредила меня о своем визите, я бы сорвал их прямо с дерева.
— Вчера вечером я была в бешенстве. Но потом к утру успокоилась. И вот, очутившись возле твоего дома…
— Случайно?
— Конечно. Чисто случайно.
— А если бы не застала меня?
— Ничего страшного. Позвонила бы сегодня вечером. Я решила не откладывать объяснения. Но поклянись, что я тебе не помешала!
— Сколько в тебе церемонности! Если хочешь, можем перейти на «вы».
— Видишь? Это ты во всем виноват. Своим сарказмом ты меня парализуешь, мне становится не по себе. Начинаю вести себя неестественно, и вот результат!
— Анна Карла, не передергивай карты.
— Ничего я не передергиваю. Права я. Целых два дня промучилась, но теперь твердо уверена: правильное произношение — «Баастн». А значит, я не ошиблась, и всякий раз, когда зайдет разговор о Баастне, я так и буду говорить — «Баастн».
— Анна Карла, не притворяйся эдаким несмышленышем. Любой приказчик в магазине, любой диктор итальянского радио убежден, что правильно говорить «Баастн», и весьма гордится этим. Но ты!..
— Ну и что из этого! Какое мне дело, как называют этот город другие. Важно, что точное произношение «Баастн».
— А если бы я тебе сказал, что завтра вылетаю в Ландон?
— Неудачное сравнение. К тому же есть итальянское название — «Лондра».
— Не вижу никакой разницы менаду двумя этими случаями.
— То есть?
— Очень просто. Итальянцы произносят «Бостон», с двумя открытыми «о». А когда ты изо всех сил
— Поверь, мне не стоило никаких усилии произнести — «Баастн». У меня это вышло вполне естественно.
— За все годы, что мы знакомы, я ни разу не слышал прежде, чтобы ты говорила «Баастн».
— Потому что он меня не интересовал. Но когда мне позвонил Федерико и попросил повозить по Турину его подругу, приехавшую из Баастна…
— Признайся, ты подражаешь Федерико. Верно, он там даже жил?
— Конечно, жил. И потому имеет полное право говорить «Баастн».
— Наоборот, как раз потому и не должен бы.
— Но он же привык, бедняга. По-твоему, надо изо всех сил стараться говорить «Бостон»?
— В Италии — да.
— Вот это и было бы неестественно. Видишь, Массимо, ты сам себе противоречишь!
— Если ты стараешься не отличаться от других, это вполне естественно.
— Значит, по-твоему, все жители острова Понца неестественны?
— Понца? При чем тут Понца?
— Все островитяне — бывшие эмигранты, которые вернулись из Америки. Грузчики, каменщики. И все они с утра до вечера говорят «Баастн». Поверь мне на слово.
— Я говорю о людях мало-мальски образованных, а не о грузчиках.
— Выходит, грузчики не такие же люди, как мы?
— Нет, не такие.
— Прости за откровенность, но ты, Массимо, ведешь слишком замкнутую жизнь и потерял чувство реального. В мире существуют не только те тридцать снобов, с которыми ты считаешься.
— Всего тридцать? Ты что, шутишь?
— Ну хорошо. Не будем больше говорить о Бостоне. Но ты меня серьезно беспокоишь.
— Наконец-то мы сказали «Бостон» с двумя «о».
— Я так сказала, чтобы сделать тебе приятное. И покончить с этим глупым спором.
7
Комиссар Сантамария, заложив руки за спину, смотрел через открытое окно на проспект. Утром дул свежий ветерок, но потом воздух прогрелся, и день обещал быть душным и знойным. А Сантамария был в шерстяном костюме. Впрочем, погода так переменчива, что никогда не знаешь, как одеться… Рабочие, которые рыли яму на месте разломанного асфальта, были в майках, их плечи лоснились от пота. Отбойный молот, вспарывая асфальт, неуклонно пробивался к воротам префектуры. Газ подводят, а может, воду. И так каждый год. Не успеет город прийти в себя от зимних холодных дождей, от грязи, слякоти, как начинаются эти чертовы дорожные работы. В летней суматохе, в оглушительном грохоте машин не оставалось места для послеобеденного безделья. А ведь южане жить без этого не могут. Правда, у Сантамарии обычно не бывало ни желания, ни времени посидеть на скамейке в парке и почитать газету, или пройтись по аллее, расстегнув пиджак, или, наконец, постоять и полюбоваться красивыми зданиями на площади. Но порой приятно хоть помечтать об этом.