Его прекрасные жены
Шрифт:
С горящим лицом, вся дрожа, Рози ринулась к полкам над плитой, протянула руку и схватила жестяную коробку. Отбросив крышку, она отсчитала несколько монет и швырнула их на стол перед Джоном Хоукинзом.
— Отправляйся завтра в город и купи ему что-нибудь из одежды. — Рози повернулась к Лодише: — А то, что на нем, ты выстираешь, выгладишь и снова положишь в сундук!
— Мы берегли эти деньги на сахар и кофе, да мало ли что еще понадобится.
— Обойдемся! — В несколько шагов Рози пересекла кухню, схватила бутылку виски и, выскочив через дверь гостиной, с грохотом захлопнула за собой дверь.
— Что
Джон Хоукинз и Лодиша обменялись взглядами и неодобрительно поджали губы. Он вернулся к газете, она — к плите.
Рози не вышла из своей комнаты к ужину.
— Подчищайте-ка тарелки, — распорядилась Лодиша, накладывая в выщербленные миски вторую порцию сочной тушеной оленины. — Больше вам оленины не видать.
— Роуз Мэри отдала почти всего оленя семьям Хадсонов и Гринов. Это хороший поступок. В их домах нет мужчин, — пояснил Джон Хоукинз. Его цилиндр покоился на скамейке рядом с ним, из-за воротника туго накрахмаленной сорочки торчала ситцевая салфетка.
Пока мужчины ели, Лодиша сновала вокруг, предлагая добавить мяса и подкладывая куски пирога с сушеными яблоками.
Покончив с едой, Боуи улыбнулся замершей в ожидании Лодише:
— Я уже и забыл, когда так славно ел. Благодарю вас, мэм.
— Никакая я вам не мэм, — просияла та, принимаясь за посуду. — Лодиша, и все тут.
Джон Хоукинз поднялся.
— Лодиша разрешает курить в доме только в метель. Пойдемте во двор.
Он водрузил на голову цилиндр и, прихватив теплую куртку, висевшую на крюке возле кухонной двери, сделал Боуи знак последовать его примеру.
Холодный, колючий мрак окружил их со всех сторон. Над бескрайними просторами прерии нависал мерцающий звездами черный балдахин. Боуи вдохнул ледяной воздух полной грудью и устремил взгляд на гряду облаков, медленно плывущих над головой. Радостное чувство захлестнуло его. Он не надеялся снова увидеть ночное небо.
Джон Хоукинз раскурил две сигары и протянул одну ему. Он заговорил не раньше, чем на конце его сигары образовался внушительный слой тлеющего пепла.
— Когда я был индейцем, то знал законы и обычаи. В своей новой жизни я многого не понимаю, особенно того, что связано с браком. — Джон Хоукинз затянулся и выпустил струйку дыма в черное небо. — Если это не противоречит обычаям, я хотел бы выступить от лица семьи невесты и кое-что объяснить.
Неоспоримым свидетельством плачевного состояния Боуи было то, что он отчаянно мерз, хотя ему не раз приходилось ночевать на голой земле при температуре ниже нуля. Капитан охотно променял бы сигару и беседу на манящее тепло дома, но гордость и любопытство заставили его, невзирая на холод, кивнуть.
— Вначале я поведаю о семье невесты. Отец Роуз Мэри работал в газете. Он был честным и мужественным человеком. Эти качества вы найдете и в его дочери. Правда, Оливер Малви был чересчур упрям и не отличался гибкостью. И эти качества унаследовала его дочь.
Ее мать всегда напоминала мне мою первую жену. Эта красивая женщина расцвела от внимания мужчин. Такой черты нет у Роуз Мэри. К тому же Сэди Малви была слабой и глупой. В ее дочери нет и тени слабости, хотя малая толика глупости найдется. Сэди Малви поступила очень неразумно, выйдя замуж после смерти
— Роуз Мэри Малви — пьяница, — заметил Боуи, стряхивая пепел с сигары.
— У Роуз Мэри есть недостатки, — согласился Джон Хоукинз. — Но она достойная женщина. — Он посмотрел на плывущие по небу облака. — Если бы нашелся кто-нибудь, уполномоченный представлять вас, что он сказал бы о вашей семье?
— У меня нет ни малейшего желания говорить о моей семье, — отрезал Боуи. Рано или поздно ему придется вернуться к мыслям о востоке и бесчисленных проблемах, связанных с женитьбой на Рози. Но не сейчас.
— Это никуда не годится. — Джон Хоукинз нахмурился. Поняв, что Боуи не намерен ничего объяснять, он проговорил: — Я спросил бы вашего уполномоченного, насколько терпелив капитан Боуи Стоун. Я бы спросил, обладает ли капитан Боуи Стоун тем пониманием и сочувствием, о которых говорят его свершения.
Несколько долгих минут они молча курили. Потом Боуи ответил:
— Не стоит делать из меня героя только потому, что я отказался убивать женщин и детей. Я далеко не герой. Немало индейцев погибло и от моей руки. Я воевал с апачами на юго-востоке, с сиу в Дакоте. Принимал участие в сражении под Роузбадом в семьдесят шестом. Двенадцать лет своей жизни я посвятил безопасности Запада и обитателей таких же ферм, как эта, а это означало уничтожение враждебно настроенных индейцев. И я считал, что поступаю правильно.
— Вы и сейчас считаете, что убивать индейцев необходимо?
Боуи запустил сигару в снежный сугроб.
— Я уже не знаю, как считать. Правительство мошенничает, лжет и нарушает договора. Мы истребили или загнали на бесплодные земли целые племена, присвоили их владения, поставив в зависимость от наших подачек. Должен сказать, что и индейцы нарушали договоренности, угоняли лошадей, воровали оружие, зверствовали по отношению к безобидным поселенцам. И с той и с другой стороны было допущено немало зла. — Он бросил взгляд на бесстрастное лицо Джона Хоукинза. — Несомненно одно — переселенцев не остановишь. Справедливо это или нет, но племенам придется с этим смириться.
— Вас это тревожит.
Боуи вспомнил разведчиков-шошонов, которые были у них проводниками на реке Роузбад. В течение нескольких недель он жил и сражался вместе с ними. Этих славных и достойных людей капитан уважал так же, как и других индейцев, с которыми сталкивался за время службы в кавалерии. Но, уступая белым в численности и вооружении, они пасовали перед непонятной им культурой. Прогресс неумолимо обрекал индейцев на вымирание, как и основной источник их питания — бизонов, которых практически не осталось. И Боуи отлично это понимал.