Его птичка
Шрифт:
Выплывал я из темноты сознания долго, чувствуя приятное тепло и влагу на члене. Сначала даже улыбнулся, представляя, как нежные губки Ани водят по нему вверх-вниз, вбирая всё глубже, обсасывая, как самый сладкий леденец! Мечты, мечты.
Что за хрень собачья!
Звучный хлопок входной двери заставил меня, наконец, согнать сонную хмарь и открыть глаза.
— Марина! — оттолкнул я темноволосую голову.
— Ромочка, — заведующая стояла согнувшись, и оттопырив накачанный зад в сторону
Она на мою реакцию только улыбнулась и потянулась к всё еще твердо стоящему половому органу.
— Я уже соскучилась. Мы позавчера так мило побеседовали, а вчера ты забыл предупредить, что не придешь. Я ждала.
— Ты хоть двери закрыла? — рявкнул я, откидывая её руки и усаживаясь на диван.
Я бросил взгляд на часы и ругнулся. Шестой час. Выписка Ани давно готова, и скорее всего отдана на руки.
Вскочив, я метнулся к столу, надеясь, что нужный листок так и лежит в карте Синицыной, но на столе было пусто.
— Ты не это ищешь? — пропела Марина, язвительно ухмыляясь. В ее руке покачивался белый лист.
Она пробежала глазами, судя по виду, как раз по выписке.
— Ты обычно не кувыркаешься с пациентками, и тем более не проводишь им дорогие операции за счёт больницы.
Я ничего не стал говорить. Меня мало интересовало мнение похотливой Марины.
Я не боялся её. Больше. Тем более, что причина, указанная в карте, была более чем адекватной.
В крайнем случае, всегда можно самому заплатить.
Мне и раньше позволяла это зарплата, а теперь тем более.
Стараясь не выдать на лице все испытанное отвращение к этой пропитанной протеином сучке, я в два шага преодолел разделяющее нас расстояние и забрал из рук лист бумаги.
— Выписку нужно было отдать в четыре часа.
— Мне плевать! Отвечай, что ты в ней нашел?
Я и на это смолчал, читая идеально составленный документ о проведенных процедурах восемнадцатилетней девушке. После чего пошел к шкафу снять халат.
— Она тебе надоест через пару дней, и ты вернёшься ко мне, — не унималась Марина.
— Посмотрим, — произнес я, меняя обувь. Черта с два я дам хищным лапам Марины меня заграбастать снова.
Я вырвал себе независимость и теперь только сам буду решать, кого трахать, и как часто.
— Я исполнила твою мечту! — затряслась она. — Ты мне обязан! — вскочила она. Вокруг нее сгустился воздух, а лицо выдавало приближающуюся истерику. Обычно это заканчивалось чьим-нибудь нелепым увольнением.
— Достаточно. — Я не повысил голос и посмотрел на нее снизу-вверх, завязывая шнурки на черных, классического типа кроссовках. — Ты ничего не сделала, кроме того, что подписала пару разрешающих бумажек. Проект мой, операцию сделал я.
— Я могу все переиграть.
— Попробуй, — хмыкнул я, оперся руками на ноги и встал.
Я бы мог напомнить, что одно слово мужу Марины и вся ее надушенная диором жизнь пойдет по наклонной. Тот вряд ли долго будет разговаривать с ней, когда
Но не буду же я опускаться до уровня мелочной стервы?
Совет директоров и так не позволит отобрать у больницы золотые рудники, которые могут принести миллионы, чем являлась лаборатория по трансплантологии.
— Если, — начала говорить Марина, наверняка приготовившись предъявить мне очередной ультиматум, как вдруг дверь открылась и вошла Нина.
— Рома, я надеялась ты отдашь выписку Синицыной, — сказала она, сделав вид, что не замечает драматической сцены развернувшейся посреди кабинета.
Марина действительно выглядела актрисой, готовой получить рукоплескания зала за свою скорую наигранную смерть. Смотреть тошно.
— Как раз собирался. — Я сдернул с плечиков кожаную куртку и надел, не спуская взгляда с бумаги с птичьей фамилией.
— Это вряд ли. Она уже убежала. Как ошпаренная. Потом, сказала заберет. Так что, отнеси на пост, будь хорошим мальчиком, — произнесла врач, и, кинув взор на Марину, уже сменившую выражение лица на самодовольное, вышла за дверь.
Я стоял не шелохнувшись. В голове бурным потоком эритроцитов крови неслись мысли, с чего бы Аня стала убегать. Как ошпаренная.
И тут я выругался, когда вспомнил резкий хлопок двери и собственный член в жадном рту Марины.
Сука!
Я рванул со стола выписку и направился к двери.
— Она тебе надоест, и ты вернешься ко мне, если она вообще согласится быть с тобой после такого-то зрелища, — рассмеялась она протяжно и зло.
Ну, ведьма! Захотелось ударить её за подобную подлость, но страх прибить хохочущую сучку оказался сильнее.
— Посмотрим, — только и сказал я, а затем выбежал из кабинета, чувствуя, как спину, словно стрелы пронзает неприятный смех начальницы.
Глава 14. Искусство страдать
Эту главу я считаю произведением искусства. Искусства страдания и веры в любовь.
Я плакала. Который раз за столь короткий период времени?
Обычно я не любила нытьё, старалась не поддаваться отчаянию, но сейчас ничего не могла с собой поделать. Слезы сплошным потоком падали на асфальт, падали так же, как надежды об эфемерном чувстве — любви.
Но это пройдет.
Дождь пройдет и невыносимая боль, рвущая на части грудную клетку, тоже пройдет.
Слышите, пройдет!
Мне не нужен он, этот врач, этот Сладенький! Негодяй. Мужчина, вознесший меня на небывалую высоту экстаза и с размаху сбросивший в пучину отчаяния.
Но нет. Нет.
Я не буду плакать, а влага на лице, это просто бесконечный осенний дождь, который зарядил с самого утра.
Сама виновата! Не должна была поддаваться на такое земное и плотское чувство, как похоть. Любовью назвать это даже язык не поворачивается. Я изменила искусству балета с земным, таким нахальным, мужчиной.