Его сладкая девочка
Шрифт:
Александр Клементьевич.
Переживаю за Егора. Столько всего свалилось на внука в последнее время. Столько всего… Был бы старой бабкой, сел бы причитая. А так только успеваю свою приструнять. Умная стала, дома никаких разговоров. Но и я не дитя джунглей. Понимаю же, что без нее не обошлось.
Похаживаю в деревню, наблюдая за домом девчонки внуковой. Понравилась она мне. Тогда еще понял. А когда Егора слушаю, чувствую, что душа его поет. Открыт он для нее. Да…
Снова
Спрашиваю аккуратно, один ли живет. Или семья. И слушаю про умершую жену. Вот не подумал бы, что с такой нежностью он будет говорить о ней. Про дочерей не вспомнил. А про жену много чего рассказал. И не подумаешь, что пьющий, а способен на такую глубину эмоций и переживаний.
Хотя, может, пить он начал после гибели супруги. Это мне неведомо. Можно узнать, конечно, но зачем? Женщину не вернешь, а он пить не перестанет. Это не болезнь у него даже. Слабость характера. Спасовал. Думаю, и падчерицу ненавидит и колотит по той же причине. Она сильнее него оказалась. Маленькая девочка, а выстояла. Вот и сужу не по словам, а по поступкам.
Замерз. Надо было на машине проехаться. Но нравится место это. Не жалею, что переехали. Тяжело решиться было, да… но не зря, не зря… Тут жизнь, а там… сплошные магазины и обсуждения массажей—пассажей. Гуччи—хуюччи чего стоят. Лучше бы и дальше о них думала.
И нормальная ведь Ирка моя. Нормальная. Заботливая. Хозяйственная. Но комплекс есть. В детстве недолюбили, замуж по договору выдали. Теперь мстит. Сама не понимает этого. А я наблюдаю.
И не обижал никогда. Знал, что уважаю. Что нет вины ее. С пониманием относился. С нежностью. Полюбил даже. Не так, не сердцем. В сердце другая. Всегда. Егор только и смог потеснить ее. Ту. Ангела моего. Да…
Глава 37
Ксюша.
Что чувствует человек, когда в одночасье лишается всего? Наверное, пустоту или страх? А я, как ни странно, чувствую облегчение. Не от того, что забрали сестер. Нет.
Все эти годы я жила в страхе. В страхе того, что придут и заберут, что Иван отнимет, Иван увезет. Он их отец. Он. Я для них практически никто. Единоутробная сестра, так, кажется, гласит ответ на вопрос в гугле. Мы даже не похожи. Но вот люблю я их всем сердцем. Словно они мои дети… мои… а их забрали… И нечего больше бояться. Всё уже случилось.
Впервые за всю историю нашей дружбы с Милой я наорала на подругу и выгнала ее. Это только моя потеря и только я должна с ней справиться. Попробовать. Потому что сил нет давно.
Не знаю, сколько времени лежу в темноте. Понимаю, что дом надо протопить, но вылезать из уютного кокона нет никакого желания. Наверное, заплачь я, стало бы легче. Но и слез тоже нет. Ничего нет. И это не пустота. Кажется,
Напоминаю себе, что я все же не одна. Во мне живет и развивается крохотная жизнь. И я должна быть сильной для него. Этого малыша. Который ошибся, выбрав меня своей мамой. Достойна ли я его?
Мысли путаются, и я обещаю себе, что полежу буквально минут десять и обязательно встану. Затоплю печь и нагрею кашу. Но не сдерживаю слова, проваливаясь в очередной сон.
Просыпаюсь в полной темноте и не сразу понимаю, где я. Сознание спутано, во рту разливается отвратительная горечь. Наощупь нахожу телефон и понимаю, что провалялась двое суток. А сейчас глубокая ночь.
Вытаскиваю тело из—под одеяла и тут же покрываюсь мурашками, а потом начинаю дрожать. Странно, что раньше замерзать не начала. И не захотела банально в туалет. Видимо, стресс все—таки дает о себе знать. На телефоне светится значок «сто плюс» рядом с входящими вызовами. Все они от Милы. Но ей перезвоню позже. Сначала вернуть тепло.
— Прости меня, — в который раз уже шепчу, глядя на живот, и кладу сверху ладонь. Вздрагиваю, потому что мне кажется, я чувствую неуловимую вибрацию. Словно… словно маленькая рыбка юркнула в воде…
И это странное и новое ощущение провоцирует, наконец, поток слез. Никак не могу остановиться. Плачу и плачу. Раздуваю огонь, вытирая щеки. В кухне зажигаю сразу все конфорки. Пусть хоть немного нагреется воздух.
Слезы текут, а я ощущаю — впервые за эти дни — облегчение. Слезы не лечат. Нет. Это же не лекарство. И, наверное, не очищают душу. Не знаю. Не в этот раз. Но они совершенно точно помогают не сойти с ума.
Затолкав в себя геркулес и погасив плиту, забираюсь под одеяло, прикрывая глаза вновь. Не хочу спать. Но лежать и мечтать в таком положении удобнее. И я мечтаю.
Знаю, что этот дом мой. Когда мамы не стало, отчим хотел заставить переписать на него, но сначала крепко запил, потом снова и больше к этому вопросу не возвращались. Надави он хоть раз, я бы даже пикнуть не посмела. Но он не вспомнил сам. Или думал, что мы оформили. Теперь и не спросишь… Если получится его продать, должно хватить денег хотя бы на комнату в коммунальной квартире. Поближе к девочкам. Главное, узнать, куда их отправят. А потом… потом надо учиться жить заново… в тех обстоятельствах, среди которых я оказалась.
Не раз задавала себе вопрос, почему ушла тогда.
Испугалась?
Да. Наверное, это первая причина, подтолкнувшая к подобному решению. Бабушка Егора прекрасно знала, на что давить.
Факт о наличии невесты?
Тоже, наверное, да… но скорее то, что Егор ни разу, ни словом не обмолвился о ней. Это молчание не разочаровало, не испугало. Оно убило доверие. Ведь если та девушка осталась в прошлом, чего он боялся? А если... если она существует в настоящей реальности... Мне жаль, что я доставила ей неприятные мгновения. Получается, невольно я сама чуть не стала разлучницей. И… и да, я рада, что у них все наладилось. Егор на той фотографии выглядел веселым и довольным. На своем месте.