Его среди нас нет
Шрифт:
— А пусть доказательства приведет! — крикнул Тренин.
— Не надо никаких доказательств. Даст честное слово, и хорош! — После этого Годенко отвернулся к окну, словно ему было стыдно здесь находиться.
Слова эти были так просты и так ясны, что… что многим сделалось не по себе: да как же они мне самому-то в голову не пришли? Воскресенский Алеша даже встал, пошел по проходу к Годенко.
Но сам Сережа не услышал этой перемены в классе. Да и трудно что-нибудь услышать, когда тебя так оглоушат.
— Успокойтесь, — сказал он с презрением. —
Ведь у него действительно был железный свидетель — Маринка Коробкова.
И тут… О господи! Как же он мог позабыть! Померкнувшим взором Сережа посмотрел на часы. В конце второй переменки в руки ему посредством тайной почты попала узкая полоска бумаги: «2 ч. 30 м. у к/т «Горный». М. К.».
Сережа не любил слово «свидание», оно казалось ему каким-то пошлым. Каким-то неприятно взрослым. Вообще вся эта так называемая «любовь» до недавнего времени ему не нравилась. Он старался не смотреть на нее по телевизору, как любят некоторые, и даже, пожалуй, многие.
Теперь все стало по-другому. И никогда еще он так не стремился на это — эх-хе-хе! — свидание.
До которого оставалось всего двенадцать минут!
А до «Горного» — если всю дорогу бежать — не меньше минут семи!
И невольно Сережа пошел к двери, вовсе не думая о том, что ему сейчас скажут или крикнут.
— Ты куда рванул, дружок?
— За свидетелем! — Он уже почти слышал, бежит, громко дыша: это ведь невозможно, чтобы Маринка пришла первая!
— Тихо! Сперва обыск, а потом можешь катиться за свидетелем. — Его схватили. И так подло — прямо за шиворот.
Сережа замер на мгновенье и вдруг услышал, как тренинская рука отлетела, словно сделанная из веревки. Обернулся — Таня стояла между ним и Трениным, готовая к ответному удару.
Быстро они переглянулись. Зачем же ты это сделала, Садовничья Татьяна? Защитила своего врага… Зачем?
Человек пять, новоиспеченная тренинская ватажка, повылезли из-за парт. В их медленных движениях сквозила нерешительность. Но и угроза.
«Драться, — с тоской подумал Сережа. — Только хуже время потеряю!» И отступить не мог. Ведь теперь и он защищал Таню, не только она его. Снова посмотрел ей в глаза. Таня едва заметно кивнула… В сущности, одними ресницами: начинай!
У Джека Лондона, в романе «Сердца четырех», есть такая пиратская песня: «Мы спиной к спине у мачты, против тысячи вдвоем…»
Что ж, прости, Маринка. Оказывается, у мужчин есть дела поважнее, чем любовь. И…
Тренин почувствовал, что сейчас он «схлопочет». И в то же время слышал, как из-за парт выходят его ребятишки… А все-таки не хотелось ни с того ни с сего схлопатывать. Он непроизвольно отступил. Как говорят в боксе, разорвал дистанцию. И Сережа прозевал ударить.
А дальше и совсем разладилась драка.
Годенко Гриша, который по-прежнему смотрел в окно — конечно, будто бы смотрел — вдруг поднялся и что есть силы как грохнет книгой о парту. А книга была не тоненькая — «Литература»! И потом Годенко, даже
— Вам же сказали человеческим языком: он свидетеля приведет, за что же его обыскивать?!
От этого крика Таня Садовничья словно очнулась: что это она? Быстро отодвинулась от Крамского… Что это она затеяла?!
И, окончательно взяв себя в руки, твердо сказала:
— Надо проголосовать! Тренин пусть тут не распоряжается. И ты не распоряжайся.
Затем она скользнула равнодушным взглядом по Сереже — словно прикидывала, сколько в нем росту:
— Кто за то, чтобы не обыскивать?
— А если он не приведет?
— Тогда разберемся! — крикнул Годенко.
— Тогда, значит, он и украл! — сказала Серова, которой тоже хотелось хоть немножко выдвинуться. — Согласен, Крамской?
— Голосуем! — крикнула Таня. — Кто за то, чтобы без обыска?
И стало понятно, что не Тренин был главный в шестом «А». Все проголосовали — чтобы без обыска! Не сразу только, оглядываясь друг на дружку… Но вот и Тренин поднял руку, что уж совсем было глупо с его стороны. Вот и Самсонова запоздало дернулась — Сережа заметил это. С тобой, Самсонова, еще будет встреча!
Свидетель защиты
— Маринка! Марин, Марин!.. Ну ладно тебе. Извини, пожалуйста!
Она подождала, когда Сережа подбежит к ней, вынула из кармана билеты просроченные, теперь совершенно бессильные, потому что кино уже шло минут пять. Конечно, не настоящее кино, а пока только журнал. Но Маринка этого знать не хотела!
Она швырнула билеты ему под ноги. И дальше ей следовало повернуться, чтобы уйти. Но не уходила и не поворачивалась. Сережа наклонился, поднял с мокрого асфальта эту синюю бумажку. Он хотел бы поклясться, что никогда в жизни больше не опоздает, что… Да ведь это все вслух непроизносимо!
Сережа сложил билеты, спрятал их глубоко в карман. Маринка посмотрела ему в глаза. Не выдержала, улыбнулась, хотела сказать: «Ой! Хитрый же ты, Крамской… Не знала!»
Вместо этого она сказала другое:
— Ладно уж, пойдем скорей. Еще успеем!
Ходить в кино считается теперь несовременно и даже почти глупо. Маринка все-таки решилась купить эти билеты, потому что не знала, куда бы ей пойти с Сережей.
На то, что он придумает что-нибудь сам, Маринка совершенно не надеялась. Он еще будет неделю размышлять, прежде чем решится ей позвонить… И вернее всего, она была тут права.
— Ну идем. Чего ты?
— Нам, Марин, надо в школу с тобой идти. Меня, Марин, обвиняют, что я семь рублей украл!
— Какие еще семь рублей? — Она покраснела. — Что это за чушь?!
— Самсонова на меня сказала…
И дальше — о горе! — пришлось объяснять, зачем это ему понадобилось идти вчера за портфелем Лиды Самсоновой. Как рассказать ей, что еще сутки назад Самсонова ему почти нравилась, а сегодня… До чего же хорошо было бы, если б девчонки умели понимать такие вещи без слов.