Его студентка
Шрифт:
— Думаю, именно так тебе и нужно сказать Мейсону, мам, — сосредотачиваюсь на волоске, выбившемся из идеальной маминой причёски, лишь бы не встречаться с гнётом её взгляда, от которого путаются мысли. — Что я неблагодарная дрянь, которая хоть что-то в своей жизни хочет решить сама.
Уфф. Я, правда, это сказала, и всё ещё не провалилась сквозь землю. Впервые сказала маме что-то поперёк.
Если она в этот момент и поражена моей дерзостью, то совершенно этого не показывает. Лишь поджимает губы, оставаясь уравновешенной и спокойной.
—
Мне двадцать три, но рядом с мамой я чувствую себя, словно мне четырнадцать. Именно в четырнадцать я поняла, что лишена пространства для манёвра, когда сказала, что свой день рождения хочу отметить в кафе «У Барни», где делают самые лучшие профитроли и молочные коктейли. Тогда мама ответила, что это заведение не вызывает у неё доверия, и праздник я отмечала в кафе, в меню которого были безглютеновые десерты и отсутствовали профитроли.
— А что если я не приду, мам? Ты, вообще, допускаешь мысль, что я когда-нибудь самостоятельно смогу стоять на ногах? Придёт когда-нибудь время, и мне будет разрешено принимать самостоятельное решение? Может быть, тебе и не пришлось оплачивать учёбу, если бы ты не настояла на моём поступлении на экономический факультет! А теперь я заложница своей вечной благодарности тебе. Думала, это закончится с получением диплома, но нет. Теперь ты устраиваешь меня в фирму к Мейсону, и дай угадаю, я тоже должна быть тебе благодарна за это! За то, о чём даже не просила!
Я тяжело дышу, словно пробежала миль сто. Вот! Я это сказала. Высказала маме всё, что не давало мне покоя многие годы. Даже кажется, что стало немного легче.
Мама молчит, сцепив тонкие пальцы. Я никогда так с ней не разговаривала, и, догадываюсь, сейчас ей это не слишком приятно. Я и не сомневаюсь в том, что каждое её решение было продиктовано заботой обо мне, но рано или поздно мама должна понять, что душит меня ею.
— Мам, — тяну руку через стол и сжимаю её ладонь, — не обижайся.
Мама смотрит на мою руку, затем переводит взгляд на меня, и её лицо смягчается.
— Я не обижаюсь, Ева. Кто-то из нас двоих должен быть умнее. Но решения своего менять не собираюсь, ты пойдёшь на стажировку к Мейсону, и точка.
Почему-то именно в этот момент, я впервые осознаю, что меня никто не слышит, ни мой муж, ни моя мать. Двум самым близким людям совершенно наплевать на мои желания.
— Передавай Джейку привет, — говорит мама стоя в дверях и вручая мне пакет, набитый органически полезной едой. — В следующий вторник у вас годовщина, не забыла?
Я забыла. В первый раз за всю нашу совместную жизнь.
— Конечно,
— Вот и замечательно, — она расцветает доброжелательной улыбкой и бережно целует меня в щёку. — Женщина должна помнить о таких событиях. Семья — это...
Недослушав очередную лекцию о мудрости и необходимости для женщины быть терпеливой, я вылетаю за дверь. Подбегаю к лифту и нервно тычу на кнопку вызова, словно за мной гонится свора собак. Хочется сбежать, от мамы, от Джейка, от себя. От своего тупого бессилия.
Выхожу на улицу и достаю из сумки телефон. Даю себе минуту на раздумье, после чего набираю номер Ника.
Он берёт трубку с третьего гудка.
— Хей, Златовласка! — его голос такой энергичный и весёлый, что губы сами дёргаются в улыбке. — Надеюсь, ты звонишь с хорошими новостями?
— А что для тебя хорошие новости, Ник? — уточняю, и от чего-то начинаю смущённо водить носком туфельки по асфальту. Не думала, что после разговора с мамой способна на флирт, но, кажется, именно это я сейчас и делаю. Флиртую с Ником.
Тон Ника становится низким и вкрадчивым:
— Например, если бы одна моя студентка сообщила, что готова активировать безлимитный абонемент на секс со мной прямо сегодня.
Жаркое тепло моментально растекается внутри живота, и это становится ещё одной причиной для того, почему я твёрдо отвечаю:
— Тогда можешь считать, что у тебя сегодня удачный день.
Повисает пауза, от которой я затаиваю дыхание и сжимаю пакеты в руке. Почему он молчит?
— Где ты? — наконец-то, раздаётся в трубке хриплый голос. — Я тебя заберу.
Глава 22
Ник
— Ник, — Кирк Давенпорт, ректор Нью-Йоркского университета хмурит монолитную седую бровь и скрещивает между собой узловатые пальцы. — Во-первых, хотел лично высказать свою признательность за сотрудничество и за то, что ты выделил для нас своё время. Понимаю, что для финансиста в Уолл Стрит в карьере преподавателя вряд ли привлекателен заработок.
Слегка киваю, соглашаясь, и молчу, предоставляя старику перейти к основной причине того, почему он пригласил меня в свой кабинет. А она совершенно точно есть, потому что моя опытная задница редко подводит.
— Во-вторых, ты, наверное, догадываешься, что я позвал тебя не только для того, чтобы петь дифирамбы, Ник, — Кирк подтверждает мою догадку. Делает паузу и сверлит меня цепким взглядом из-под нависших век. — До меня дошли слухи, что ты общаешься с одной из своих студенток, скажем так… ближе, чем с остальными.
Ректор поднимает бровь и многозначительно смотрит на меня, очевидно, ожидая, я продолжу его монолог. Не дождётся. Я же не один из его студентов, которые под гнётом пристального ректорского ока падают в ноги и каются в смертных грехах. Не делал этого в годы учёбы и сейчас, тем более, не собираюсь. Спокойно встречаю его цепкий взгляд и просто жду.