Его Высокоблагородие
Шрифт:
— Фарт, фарт... ненадежная вещь этот твой фарт... — отвечал Тетюха. — Везение как пришло, так и ушло, а вот духовитость дана от рождения. Ежели ты без куража, без духовитости, дык и фарт свой прошляпишь. А духовитые и фарт под себя подомнут. Сам знаешь, как он под Стоходом, в пятнадцатом, с простреленной ногой егерей в атаку повел. И таки заняли траншею...
Я как раз поднимался по лестнице, но расслышав разговор своих соратников за неплотно прикрытой дверью, остановился. В атаку? С простреленной ногой? Однако не дружил ты с головой, Георгий Владимирович. Но ничего, теперь твое тельце в надежных руках. Я такие фортели выкидывать не собираюсь.
— Фарт, кураж... — пародируя казака и
Кулинарная тема нашла живейший отклик.
— А я бы белужинки отведал, да с хренцом и красным винным уксусом, — вступил в разговор Синицын. — Я всегда за ней на Немецкий рынок в Москве-матушке заходил. За полтину такой добрый шмат давали. Целый день сытый ходишь. А еще...
— Щей со снетками...
— Гречишных блинцов с икоркой паюсной...
— Стюдня говяжьего...
«Снетки, белужинка... — неожиданно разозлившись, про себя проворчал я. — Хрен вы сейчас раздобудете в Москве тех снетков. А белужинки если и найдешь, то за такие бабки, что жрать расхочется. Мля, все просрали полимеры... »
И открыл дверь. И подивился, насколько преобразились контрразведчики. Игнашевич стал жердяистым шкетом неопределенной национальности, в замызганной кацавейке из козьего меха наружу, просторных линялых шароварах и разлезшихся чувяках, надетых на толстые вязаные чулки. Синицын и Тетюха облачились в толстые моряцкие бушлаты и вязаные шапочки, превратившись то ли в матросов торгового флота, то ли в рыбаков. А Пуговкин представлял собой неприметного турецкого старикана с вислыми, как у запорожца, усами и в облезлой шубейке из овчины. Ничего не скажешь, мастерски личины сменили. Молодцы.
— Здравия жела... — начал было Игнашевич, но, наткнувшись на мой взгляд, сразу же поправился: — Здравствуйте, Георгий Владимирович.
Я со всеми поздоровался за руку и стал тоже переодеваться.
— О чем говорили, господа?
— Вестимо, — хохотнул Пуговкин. — О том, что откушать бы. Первейшая тема на чужбине. Тоскует организм по родному едову.
— Ага, — поддакнул Игнашевич. — А вы, Георгий Владимирович, что бы отведали, из родного-то?
— Французской булки... — брякнул я, с отвращением рассматривая стоптанные сапожки из козлиной кожи. — Да чтоб хрустела, хрустела... — и сразу оборвал тему: — Где мое оружие?
Свои стволы я не собирался светить, поэтому приказал эсеру подготовить замену.
— Вот, извольте... — Игнашевич достал из кобуры точно такой же, как у меня «Браунинг М1903», только в рядовом исполнении. — К нему три полных магазина по десять патронов и два штатных. Не беспокойтесь, эту партию патронов я опробовал, осечек не должно случиться. Да и сам пистолет работает как часики.
— Благодарю... — я загнал патрон в патронник, поставил пистолет на предохранитель и отложил в сторону. После чего взял со столика накладную бороду и растерянно повертел ее в руках. — Ну и как ее лепить?
— Это мы быстро, — Пуговкин встал. — Вы присядьте, Георгий Владимирович, присядьте...
Уже через десять минут на меня из зеркала смотрел жутко колоритный типус весьма подозрительной наружности. Неопределенного цвета, подпоясанная кушаком хламида из верблюжьей шерсти с остроконечным клобуком, из-под которого выглядывали красные припухшие глаза и спутанная седая борода, нищенская холщовая сумка через плечо и сучковатая клюка — больше всего я был
Н-да... видок еще тот. Хотя, надо признаться, образ получился донельзя удобный. Подобных персонажей на улочках Константинополя хватает, толпа относится к ним с благоговением и, главное, ни один патруль не вздумает проверить. Себе дороже, народ и линчевать может за такое надругательство над святым человеком. К тому же никакая странность в поведении сторонним наблюдателям не бросится в глаза. Что с них возьмешь, с дервишей этих.
— Пахнете вы... — недовольно шмыгнул носом Пуговкин. — Уж сильно приятно. А надоть...
— Ослиным дерьмом, что ли? Ну уж нет, увольте. Господа, что у вас с оружием?
С оружием у господ контрразведчиков оказалось совсем непатриотично. Пуговкин продемонстрировал британский револьвер «веблей», Тетюха достал массивный «маузер», Синицын — «люгер», а Игнашевич, приоткрыв полу не по размеру большой кацавейки, явил висевший на перевязи германский пистолет-пулемет. Правда, без магазина. Надо понимать, что магазин он еще куда-то засунул. Вот же маньячила. Но нормально. Не на войну идем. Если получится, как задумано, стрелять вообще не придется. А если... В общем, тогда нам и пулеметы не помогут. Но будем надеяться на хорошее.
Под горестные взгляды эсера я безжалостно срезал крышку кобуры, потом подумал и повесил ремень с ней через плечо, наподобие патронташа-бандольеро. Сверху набросил бурнус, опять перепоясался, повертелся перед зеркалом и остался доволен. Пистолет ни с каких ракурсов не просматривался. Неудобно, конечно, но сегодня к вечеру закончит работу кожевенник, а пока и так сойдет. Вот вроде и все.
— Готовы? Готовы. Присядем на дорожку...
С квартиры выбирались поодиночке, через разные выходы. Времени до акции оставалось всего около сорока минут, но и идти тут было совсем недалеко, поэтому я особо спешить не стал. Иду себе да иду, по сторонам глазеть не забываю и старательно изображаю из себя усталого путника. И тихо радуюсь, потому что, собственно, «машкерад» мой вполне удался. Встречный народ реагирует как должно. То есть турки с почтением кланяются, европейцы с брезгливостью воротят носы, но, в общем-то, никто особого внимания не обращает. Вот и ладненько.
Так и добрался до места, где уселся, опершись спиной на стену кофейни, и принялся хрупать сушеные финики, одновременно фильтруя обстановку. Место здесь чрезвычайно удобное для засады: улочка сужается, и для того, чтобы проехать, обязательно придется снизить скорость до минимума, а путей отхода столько, что любая погоня заблудится. А дальше дело техники.
Так, что тут у нас? Ага... мальчишки разносят жаренные в меду пончики, два водоноса примостились, как и я, на перекус, какой-то турок неспешно сгружает с ишака ящики с апельсинами. Еще какая-то публика... Зараза, а многовато свидетелей получается. Так... а это передвижная шашлычная, что ли? Точно, жарят кебабы и тут же продают прохожим. Один пузатый усач рубит топориками баранину, замешивает фарш, а второй, почти его близнец, только шире в плечах, лепит мясо на палочки и пристраивает их на мангал. И плевать им на красномордого швейцара в шитой золотом ливрее у входа в богатый ювелирный магазин, свирепо корчащего недовольную рожу. Восточная непосредственность, етить. Но не суть, главное в том, что никаких признаков засады на нас я не вижу. Вряд ли французы привлекли бы для этого дела аборигенов, а европейцев здесь как-то не наблюдается. Вернее, они есть, даже немало, но все прохожие. Бредут по своим делам, на месте не останавливаются. Впрочем, оно и к лучшему, конечно. Хотя какая-то неясная тревога меня слегка гложет. Вот только ее причин пока выявить не могу. Но посмотрим. Если что, сверну акцию без особых колебаний.