Егор. Биографический роман. Книжка для смышленых людей от десяти до шестнадцати лет
Шрифт:
Вообще время раннего Горбачева было временем надежд и сомнений» (Е. Гайдар, 1996).
Михаил Сергеевич Горбачев заступил на место скончавшегося в апреле 1985 года К. У. Черненко, меньше года пробывшего Генеральным секретарем КПСС.
С его приходом вскоре началась эпоха, получившая именование Перестройки. Он был человеком совсем другого поколения, чем Брежнев, Суслов, Андропов, Черненко: Оттепель дохнула на него на выпуске с юрфака.
Горбачев прежде всего ослабил цензуру.
Это сразу же
…Никаким денежным премиям тогдашняя интеллигенция не обрадовалась бы так, как стихам Гумилева, появившимся на страницах массового и самого популярного журнала «Огонек», – до Горбачева такое было абсолютно невозможно.
Начинало что-то меняться и в освещении проблем истории, социологии, экономики… Поэтому у тех, кто понимал необходимость перемен и жаждал их, – ожила надежда.
Ослаблением цензуры; не объявленной, но сразу ставшей очевидной отменой ограничений приема евреев в институты и на работу; открывшейся для людей науки возможностью работы в университетах всего мира – этим Горбачев укреплял надежду.
…Можно сказать, через 65 лет после своей трагической гибели поэт Гумилев обеспечил Горбачеву самую широкую поддержку интеллигенции.
20. О тех, которые искали (и нашли) каменный цветок
Л. П. Бажова-Гайдар: «А потом он познакомился со своими ленинградскими друзьями. Они начали готовиться к переменам, начались обсуждения, образовался семинар на Змеиной горке под Ленинградом…
Эта Змеиная горка – это очень смешно. Есть у моего папы сказ «Каменный цветок», и там Хозяйка Медной Горы говорит Даниле, который стремится к совершенству: “Приходи ко мне на Змеиную Горку, Цветок Каменный покажу”.
И вот Егорка пошел на Змеиную Горку.
Почему Змеиная Горка в Ленинграде?.. Бывают же странные совпадения.
Пошел он на Змеиную Горку, познакомился с этими ребятами, новыми друзьями, и началась другая, новая жизнь…»
В конце августа 1986 года, под Сестрорецком, в пансионате того института (ЛИЭИ), который кончили большинство участников намеченного семинара под названием «Змеиная горка», собрались уже в основном знакомые между собой ленинградцы, москвичи и несколько человек из других городов.
«В общей сложности человек 30 экономистов-рыночников. В более узком кругу обсуждаем самые идеологически опасные вопросы. Например, пути формирования рынка капитала, обеспечение прав собственности» (Е. Гайдар, 1996).
Почему же эти экономические вопросы «идеологически опасные»? – думает кто-то из читателей. Да потому что власть как огня боялась возвращения отнятого у людей России в конце 1917 года – как казалось, навеки, – права иметь частную собственность. И уж тем более не собиралась ее защищать.
«Все мы остро испытываем чувство открывшейся свободы, простора для научных исследований, для реального изучения процессов,
Закончив работу, жжем костры, поем песни, шутим. На завершающем семинаре-капустнике я изложил два возможных сценария развития кризиса.
Первый назывался “На гребне”. В нем определялось, кто будет играть какую роль в реформировании экономики. Надо сказать, что я точно определил ключевую роль Чубайса в этом процессе».
Второй вариант был кардинально иной. В нем определялись сроки тюремного заключения и размеры пайки для участников семинара…
«Настроение, однако, было веселое» (Е. Гайдар, 1996).
Так Гайдар собирал свою тимуровскую команду
Но ни он сам, ни члены команды, конечно, не догадывались, что они-то и есть его будущая команда.
21. Когда, почему и зачем Гайдар вступил в правящую партию, в идеи которой давно не верил?
Вернемся в университетские годы Егора Гайдара, послушаем еще одного его однокурсника.
Аркадий Вилитенко: «На первом курсе сохранялось разделение: мы, рабфаковцы, держались отдельно, они отдельно. Они: одна девушка – дочь академика, другая – доктора наук, известного экономиста, у них у всех спецшколы, а мы – кто откуда, после армии, уровень другой совершенно. Из “школьников” парней было всего двое – Гайдар и Витя Походун. Естественно, они сдружились. На переменах у них – свое, у нас – свое, после занятий мы по своим делам, они – по своим. Еще нас брали для того, чтобы мы все эти посты занимали: комсорги, старосты. Но к концу первого курса пропасть пропала…
…А среди рабфака у нас тоже было разделение: ортодоксальные коммунисты, как мы их называли, и не очень. Я был не очень. Я никогда в партии не был…
Насчет ортодоксальности это все выяснялось очень просто. Диспутов в коридорах не было, диспуты были на семинарах. Причем это иногда происходило в довольно резких выражениях… Девочка из Коста-Рики кричала на всех по-испански и по-русски, что вы, мол, такие-сякие, не цените социализм. Споры были на тему: что лучше – план или рынок? Что за ерунда такая, мы план не выполняем, не все планируем, почему? – это иностранцы возмущались ортодоксальные. Другие говорят: а зачем все планировать?..
…Иностранцы возмущались: почему вы коммунистический строй ругаете? В конце концов они затихли, когда пожили в Советском Союзе. Это было очень заметно».
Иностранные студенты, как правило, были членами зарубежных компартий. Их партии были на содержании у советского правительства. У себя дома, на расстоянии, по книжкам и коммунистическим газетам этим студентам социализм, конечно, нравился больше, чем лицом к лицу.
Небольшая «зарисовка» однокурсника о Егоре Гайдаре: «Едем в метро. Он рассказывает: “Мне кошмарный сон приснился, мне приснилось, что я в партию вступил”».