Егоркин разъезд

Супрун Иван Федосеевич

— Погоди, Аким! — крикнул кто-то с линии.

Егорка и Гришка повернулись. За их спинами стоял дяденька Тырнов.

— Чего делаете-то? — спросил Тырнов.

— Не видишь? Штабелюем, — ответил недовольным голосом Аким.

— Не слепой, вижу, а только понять кое-что не могу.

— А ты возьми в руки ломик, тогда поймешь, — предложил Аким.

Дяденька Тырнов спустился с насыпи, подошел к рабочим.

— Бревна-то, однако, вам катать не доводилось. Хотите колья выбрасывать. А зачем?

В этом деле они первые помощники, без них вы потратите силы в пять раз больше.

— А ну их, с ними канитель одна, срываются, ногу одному, чуть не придавило. — Аким оттолкнул ногой кол и, подсунув ломик под очередное бревно, скомандовал: «А ну, взялись!»

— Погоди, не горячись, — остановил Акима Тырнов. — Этак вы не только ноги, а потом, когда дойдете до верхних рядов, головы покалечите. Примыкайте это бревно вплотную к торцам подкладок!

Рабочие подкатили бревно.

— А сейчас, — продолжал Тырнов, — кладите на это бревно колья: с него-то они у вас не соскользнут. Пробуйте!

И верно — следующее бревно очутилось в штабеле в два счета.

— Еще вот какое дело. — Тырнов указал на сутунки. — Эти штуки мешают. Их надо развернуть и откатить в сторону.

— Я так и хотел сделать. Приступим!

Аким приставил ломик к сутунку и уперся в него. Остальные перешли на другую сторону бревна и, просунув ломики под второй конец бревна, стали их поднимать. Бревно покачнулось, но с места не сдвинулось.

— А ну еще! — крикнул Аким.

Рабочие натужились: лица их покраснели, руки напружинились.

На этот раз конец бревна передвинулся вершка на три.

— Эх, вы! — укорил Тырнов. — Этаким манером вы будете поворачивать его до самого вечера.

— А ты, чем стоять сложа руки да смеяться, взял бы да и помог, — сердито сказал Аким.

— У меня и у них, — Тырнов кивнул в сторону Егорки с Гришкой, — своих дел полно, но помощь вам мы окажем. Идите-ка, ребятки, сюда.

Егорка и Гришка спустились с откоса.

— Ты бы еще грудных младенцев сюда позвал. Нам шутить некогда, — буркнул Аким.

— А мы не шутим.

Тырнов взял в руки кол, засунул его тонкий конец под середину сутунка и приказал рабочим:

— Накатывайте сутунок на этот кол!

Когда накатили сутунок, один его конец очутился на земле, а другой, тот, за который держались рабочие, оказался на весу.

— Давите легонько вниз, — распорядился Тырнов.

Рабочие надавили, и бревно «повисло»: только середина его лежала на колу.

— А теперь эту тяжесть мы легонько повернем куда угодно. Начали, ребятки!

Тырнов подвел Егорку с Гришкой к другому, свободному, концу сутунка, и они все трое, упершись руками в конец бревна, стали толкать его. Бревно легко начало поворачиваться.

— Ну вот, мы вам и показали, —

улыбнулся Тырнов, когда бревно легло на нужное место.

ОКАЯННЫЕ КУРЫ

С утра на разъезде началась та неуемная суета, какая бывает только перед большими праздниками: женщины скребли, белили и мыли в квартирах; свободные от дежурства мужчины чистили стайки, подметали дворы, чинили оградки; большие ребятишки помогали родителям как могли, а самые маленькие — орали.

Егорку мать послала к тетке Агафье за щеткой: своя оказалась плохой. Егорка был рад этому поручению — хотелось повидать Гришку, и он со всех ног кинулся из дому.

Подбегая к бараку, Егорка увидел мастера. Самота стоял перед открытой настежь дверью и громко говорил:

— Да ты выйди сюда, выйди!

— Не пойду! — доносился из барака голос тетки Агафьи. — Мне платят за то, что я прибираюсь в бараке, а не на крыше, да и получаю-то я за это от самих рабочих, а не от вас.

Егорка остановился.

— А я говорю, выходи! — повысил голос Самота.

— Нечего мне там, на крыше, делать.

— Да ты что это, а? Да ты с ума сошла? Да я с вами, знаешь, что сделаю? Оштрафую, с транспорта выгоню! — кипятился Самота.

Угроза, должно быть, подействовала. Тетка Агафья поднялась на несколько ступенек, так что снаружи стала видна по пояс, и спросила:

— Ну что, Степан Степанович?

— Я кому вчера сказал, чтобы трава на крыше была повыдергана, а трубы побелены?

Тетка Агафья молчала.

— Да говори же ты, распроязви тебя в душу! — взревел Самота.

Тетка Агафья — ни звука.

— Ага, значит так. Ну, погодите!

Самота выругался и кинулся прочь от двери.

Когда он скрылся за углом барака, тетка Агафья выскочила наружу и начала на чем свет костерить и мастера, и свою жизнь, и директора дороги, из-за которого затеялась вся эта канитель. Досталось и Егорке.

— А ты чего лоботрясничаешь? Матери, небось, дыхнуть некогда, а он по товарищам разгуливает. Нет Гришки дома, он с отцом воду возит в баню.

— Меня мама за щеткой послала к вам, — оправдывался Егорка.

— За какой еще щеткой?

— Которой белят.

— Люди добрые! — всплеснула руками тетка Агафья. — Она что же, твоя мать, с ума, что ли, сошла или насмехаться надо мной вздумала? Щетка-то моя у вас, а она за ней посылает ко мне. Как же это так может получиться, чтобы моя щетка, которая находится у ней, могла быть у меня?

— Не знаю.

Егорка повернулся и хотел уходить, но тетка Агафья вдруг схватила его за руку. Он испугался — уж не бить ли она его хочет? Но нет — тетка Агафья о чем-то сосредоточенно думала.