Эха – на!

Трусов Вадимир

Как процесс отбеливания? Идет? Но с задержками? Ишь, весельчаки, все шутить изволите? И я, за, конечно, когда задержка, так оно и белее. Иначе если, вот тогда порумянее, и плевать, что на деле ручьем кровь хлещет. Главное – сухо! Вот и посмеялись, по доброй нашей традиции, шутки значит, прибаутки, поговорки, перепалки, переёлки, перебранки, поливки, перебивки… Повальные… До сей поры в себя придти не получается. Алё! Можно поздравлять? С триумфом прорастания в гармоническую непорочность? Нет пока?

…. но в перспективе получиться? А я предвидел это. А еще знал наперед, что сами вы прекрасные, добрые, милые и умные люди. Патриёты и культуртрегеры. Хоть и людей мордуете нынче подобно прежнему. Только технические средства иные и лозунги свеженачертанные. Да еще и метете метлами, что у вас вместо языков о ностальгии по прошлому. Морочите. Путаете. Смущаете. Давайте вспомним, давайте споем, ах если бы не идеология эта коммунистическая, это был бы полнейший карнавал, куда там бразильскому! Конечно карнавал! Луизианские шествия – пляски мардиграшные отдыхают в сравнении с местными посиделками – погулянками. Помню, решил мой батя в партию вступить. Записаться. В коммунисты. Время нелегкое, кризис власти, как сегодня бы политолог каркнул, ПППП словом. Пятилетка похорон престарелых правителей. И все бы ладно, да был мой родитель не работягой, не ударником «кому нести чего куда»….Нет, соцпроисхождение правильное, из крестьян. Но «Техноложка» ленинградская за плечами, физхим, учеба у академика с «нобелевкой» по ядреной физике, у профессора математики, сына красного графа. И должность у папахена, уже у моего конечно, соответствующая, начальник производственно – диспетчерского на заводе. Не партхозактив, немного пониже… однако… Бравые ребята из горкома быстро пояснили бате, где «находится аптека». Ага, правильно мыслите: «…за углом направо…» И раскис мой Федорович. Поплыл. И возрастом, главное, не пацан отнюдь. Ан не смог понять, почему? Что делать и кто

виноват? Всю – то ноченьку от его страданий «мне спать было невмочь». Он на кухне сидел, хмель его не брал, а батя, в свою очередь, ружъеца любимого из рук не выпускал. И, нет – нет, в потолок бабахал. Благо жили в дедовском доме, на лето всегда уезжали. А домина на отшибе. И не просто домина, а почти, что долговременная огневая с какой – нибудь линии оборонительной.. Правда потолок деревянный, менять потом пришлось кусочек с коровий носочек. Под утро, когда я уже вырубился, совершенно обессиленный ночным тревожным бдением, а отец, покончив со стрелковыми экзерсисами, тоже утомившись, дремал за столом, на кухню вышла проснувшаяся сестренка. Ей захотелось пить, она открыла кран и стала пропускать воду, чтобы дождаться свежей, с самой глубины нашей артезианской скважины, дающей воду ничем не уступающую иной минеральной. Шум струи в раковине и отдаленный гул заработавшего в подвале гидронасоса разбудили отца. Он встрепенулся, вскинул голову и раскрыл один глаз, окинув окружающую обстановку дымным взором. Увидев дочь, он улыбнулся вполне ласково и произнес более, чем загадочную, доселе не расшифрованную нами, фразу: «Доченька, скажи этим двум кобылам, что заяц – то сдох… тпрюю…». Пойди пойми, о чем это шла речь? Довели мужика на пустяке. А ведь папаня мой человечек – то крепкий был. Всю войну в оккупации, сначала в непосредственной близости от северной столицы, потом в чудесной прибалтийской стране, тогда – генерал – губернаторстве, в концлагере, и не пропал совсем мальчонкой, и после уцелел, что не менее чудно. Мы, когда в Заполярье жили, папа вечерами в филиале Горного физику преподавал. И на экзамене как – то раз одного неуча и хама совсем уж было завалил, да студентик этот великовозрастный вскоре зампредом горисполкома стал.. Последствия объяснять? Правильно. Тройку поначалу у папки выпросили, а самого из института выбросили. И шабаш. Ничего более. Даже не возразили, когда папка в углепром на комбинат подался. Время – то уже на дворе пред застойное стояло. Ну, его, патриота честных знаний, забыть проще. Забвение всегда проще и действенней любых репрессий. Уничтожить – полдела. Из памяти стереть – вот главное. И память перекроить. И перекроили. Никто ни рефрена ежового не знает, в прошлом каша, если не туман. В настоящем примерно такая же картина.

Мне было до слез, до скрежета зубовного, до ломоты под лопаткой, обидно за отца.. Ну, чего, думаю, раскис, папка, ты же всегда такой не унывай у меня был, веселый, хулиганистый даже, пусть и вспыльчивый, что твой порох, добрый и очень отходчивый. Воспоминания об отце в раннем детстве: папа с другом, шахтером дядей Колей купили у геодезистов медвежонка и привязав его за ножку ванной у нас в квартире пошли в магазин, винца себе купить и мишке чего – нибудь поесть. В это время пришли домой мы с мамой, зверь уже успел навалить кучу своего добра, свернуть ванну с места и перекусать полиэтиленовые упаковки – подушечки с шампунем, и встретить нас радостным, хоть и полудетским еще, рыком, исторгнутым из пасти заодно с мыльной пеной. Маме стало плохо, я немного испугался, но медвежонок привел меня в восторг, а потом пришли папа с дядей Колей. Куда они дели медвежонка я не помню, но уже через час его в квартире не было. Помню батю, пробившего на спор кулаком гипсолитовую стенку – перегородку из залы в спальню, папу, прыгнувшего через целый лестничный пролет с площадки на площадку, опять – таки на спор и серьезно повредившего ногу, а еще очень радостного и растроганного, принесшего домой пахнущую типографской краской свою первую книжку, изданную в республиканском издательстве совершенно немыслимым по нынешним временам тиражом, что – то около сотни тысяч экземпляров, стоимостью четырнадцать копеек за экземпляр, потом вторую книгу – сборник рассказов, потом антологию местных писателей и поэтов, и, наконец, папу, со штангой над головой, в квартире, поднимающегося из глубокого седа и медленно уходящего спиной назад, в сервант с посудой, стоявший у стены. Всякое бывало. Однажды папаня принес домой несколько разнокалиберных труб, какие —то соединения и большие муфты и гайки, и вскоре мы с сестренкой ползали по вертикальному и горизонтальным шестам и болтались на двух турниках, а назавтра дома появилась еще и шведская стенка, полный отпад, такого не было ни у кого из моих сверстников. Папа с дядей Колей врезают замки во вновь поставленные в своих квартирах входные двери, не хлипкие, штатные, а настоящие, филенчатые, деревянные. Врезают не просто так, а соревнуясь, кто быстрее и качественнее. Отец закручивает последний шуруп, а к нему уже подходит дядя Коля и, похлопав по плечу, снисходительно роняет, мол, для человека умственного труда очень прилично. Но за призом все – таки в магазин бежать придется. Не могли они без соревнования или спора. Батя сделал и поставил дома стенку из ДСП на раме, сваренной из уголка, стеллажи были сработаны по такому же типу, а в довольно обширной кладовке нам с сестренкой устроена детская с потрясающей двухъярусной кроватью. Верхний ярус мой, я старше. Отец хорошо играет на баяне, у него закончена музыкальная школа, да и поет батя вполне качественно, мне нравится, я засыпаю и отчетливо, сквозь закрытые двери слышу песню, доносящуюся из кухни. А еще отец прилично шиплет семиструнку, хоть пальцы у него далеко не музыкальные, и ломанные, и топориком рубленные. Я еще маленький, но знаю, мой батька – лучший в мире. И никто, и ничто меня в этом не разубедили до сей поры. Праздник, не помню какой именно, как – то зимой, впрочем у нас почти всегда зима. Сначала отец и дядя Миша, молодые и перспективные литераторы, после встречи с читателями, у нас дома пытаются чистить зубы двум хомякам, которых им подарили на творческом вечере. Хомяки были доставлены к нам домой во внутренних карманов писательских полушубков, порядком начинив по дороге свои временные пристанища продуктами жизнедеятельности, попросту нагадив туда. А папаня и его друг, по очереди проверяя, все ли в порядке с животинками и видя, что те все более и более вылезают из карманов, пытались вернуть нежданных подопечных в исходное положение. Итог – выковыривание спрессованного, считай мышиного, дерьма из карманов, купание хомячков в целях очистки их загаженных попок, исследование пастей грызунов и неподдельное удивление оранжевостью их передних, длинных зубов. Итог – оба хомяка, вымазанные зубным порошком напоминают пельмени, которые пытаются отмыть окунанием в наполненную водой ванную. Далее – вмешательство мамы и изгнание великих натуралистов на кухню, допивать принесенный с собой коньяк. Покончив с напитком, отец и дядя Миша на спор запрыгивают на кухонный стол двумя ногами сразу, с места. У отца нога срывается и слетает вниз по ребру столешницы. Результат – пять швов на левой голени и v – образный шрам. У меня, кстати, такой же. След школьных игрищ. Отец говорил, что в детстве у них забавы были такие, что всю оставшуюся жизнь адреналин требовался в повышенных дозах. Конечно, немецкая оккупация самое время и место для детского развития, да и потом, после освобождения веселья хватало. Батька вспоминал, как они с пацанами поймали козла с соседней улицы, повадившегося переводить капусту на наших грядках. Ничтоже сумняшеся парни привязали к ляжке козла гранату – колотушку, а проволочку, идущую от колечка примотали к тычке забора. Разбойника бородатого шуганули, а сами в канаву. Потом собирали трофеи. Все же мясо, хоть и несло от козлины не передать как.

Знать – понимать нужно только то, что «истина где – то рядом» ибо все в ней «Secret file*s». А отец мой, по – вашему, несомненно, полный дурень, не иначе. Ладно, я спорить не стану. Напротив, пусть мы дурни (у меня и оба деда – дебилы, и прадед – полный урод, и все не рвачи, не комбинаторы, не холуи. А по – хорошему мечтатели и, оттого именно, записные трудяги всю свою жизнь), вы у нас умные. Нам не зазорно в дураках. Растолкуйте – ка мне тогда вот, какую запятую. Приехал один мой знакомый северянин – помор в Москву. Он, между нами – девочками, поэт, член Союза, лауреат премий разных, но главное – истинный словесник, вот и был приглашен московскими коллегами на рандеву. А Саныч, как его иногда кличут, кроме прочего, от рожденья своего рыбак, охотник, грибник – ягодник, словом – лесовик. Выбираться из своих ландшафтов родимых не очень любит. Внешность имеет довольно бородатую, хоть и вполне благообразную. Ну, и совершенно к гардеробу равнодушен. В том смысле, что за модой не следит. Костюмчик опрятный, плащ там, шляпа, ботиночки. Обсос не обсос, но на Трех вокзалах забрали Саныча в отдел два бравых сопляка – сержанта милицейских. Он им паспорт, телефон Союза, позвоните, я же приглашен…. А они ему, иди – ка, дед, с нами, в отделении разберемся, документ твой проверим на подлинность… Посидел поэт русский в «обезьяннике», подумал о порядках в княжестве Московском. Слава Богу человек он спокойный, устойчивый, не злобный, Не трус. Мужик, одно слово. Товарищи – литераторы, люди крепкие, заслуженные, маститые, в себе уверенные, в итоге подъехали, разобрались… А в сухом остатке что? Формула материального успеха любой ценой как основа жизни индивидуума – потребителя? Вдобавок окрашенная в цвета заботы о благополучии и процветании родной сторонки. Дескать, если нам с тобой жить становиться более хорошо, то и Родине нашей на два балла лучше. А если все вместе!!! Нет, братцы, это не я с пращурами, это вы тюльпаны и гладиолусы то есть умнейшие и честнейшие граждане, я хотел сказать. Плюс основоположников

бородатых – обволошеных вам в нагрузку. Не далеко ушли. Да кто же вам, пионам записным, сказал, что ваше благополучие непременно увеличивает благополучие страны? Ячейки общества и прочая… Откуда вы взяли, что большинство, то есть общество, всегда действует на благо Родины, своё благо преумножая?! Как ты, паскуда, ах, извините, бесценный мой человек, вытаскиваешь Отечество из нищеты, сам наживая неправедно капитал? Это же не абсолют! Отнюдь нет. Имей тот же Саныч прессик баксов плюс прикид от кого нужно, эти дураки ретивые из линейного отдела на транспорте в жизни к нему не подошли бы. Но они глупые, жадные и усердие в них не по уму. Воспитанное приемами наглядной агитации кто кого самее. Отсюда мораль – цель оправдывает средства, челаэ – э – эк – к, ты должен быть сильным! И еще вискаря за мой столик! И не Русь, а полная Аркадия. То же вымя, только сбоку. Как у забугорных и заморских западных чуваков. А в подоплеке – то скотство, трусость, кровь и смерть. И забвение. В заботе о непрерывном улучшении благосостояния нации. Все рационально. Прагматично, виноват. Я, когда под Питером жил в частном доме, соседями имел весьма прагматичных людей. Трудовые люди, не спорю, насчет хмельного – строго в меру, и не по всем праздникам. Хозяйство в порядке таком, что можно было снимать в программе «Сельский час» и за бугор транслировать, нате мол, завидуйте. И с детьми порядок, симпатичные, неглупые, хваткие, крепкие. Даже слишком крепкие. Дочка ихняя, помню, все со щенком забавлялась. Очень уж она его любила, Фантика своего. Фантик внешне слегка напоминал чау – чау. Отдаленно и весьма отдаленно, как «нашему забору троюродный плетень», но шерстяной такой, плотный, а главное добрый и веселый песик, и очень смышленый. Он даже цветочные клумбы под окнами дома не трогал и грядки приучился зазря не тревожить. И лаял очень весело. Не злобно. Ну и полный порядок! Жизнь своим чередом идет, хозяйство соседское пыхтит, детки растут, песик тоже не отстает, на руках девчонке его уже и не потаскать. Уехал я в командировку в начале зимы, вернувшись, недельки через две, поймал себя на мысли, что лая собачьего в соседском дворе не слыхать. Фантик чуткий малый был, сигналил исправно. Ладно, думаю, может в дом хозяева пустили. И забыл об этом обо всем, закрутился – забегался. А вновь вспомнил, лишь увидев девочку соседскую в новенькой шапке – ушанке. Пышной, роскошной! Остолбенел я слегка. Стою, глазами хлопаю, а она мне с улыбкой от уха до уха: «Это я Фантика на прогулку вывела. Мы тут решили, зачем деньги тратить, а с собаки реальный прок будет. Папка сам сделал. Правда красиво? А тепло – то как! Ну, пошли дальше Фантик. Я сама тебя теперь ношу – вожу, а тебя и кормить не надо».

«Ну, как транспарантик. Доходит?» Вы так жить хотите. Нет, скажете? А хотите не хотите, все одно к подобному приедете – пришкандыбаете. Зато прагматично, рационально… и тепло. Перегиб? Может быть и перегиб, да из жизни, из обыденной, тоже ведь ничего не выкинешь, точно из песни слова. И люди не живодеры, не чикатиллы. Передовики производства. Справные хозяева. Только своих Фантиков они тоже зарезали, не думая, и пустили на более предметные цели и нужды. Это вообще в порядке вещей в период окончания стресса взросления, о как! Я тоже порой пугаюсь, что своего Фантика в молодости грохнул. А из шкуры чучело заказал. Да – а – а. «Чучело собачки. Вот вы, купите чучело собачки! Вы в ней души не будете чаять. Простой обмен ценностями, вы даете мне деньги, я вам – чучело собачки». Поставите её на полочку или не стеночку в квартирке, или на окошко. И солнце ваше непременно взойдет. Только в начавшемся дне не будет Билла, ни Джейка, ни Фиесты. Впрочем «рефрен с ними, со шведами! Мы нешто не люди? Гуляй, ребята!»

Реплика в сторонку

– Парни. извините, можно я без очереди возьму. У меня тачка по парами стоит – ждет. А счетчик, подлец, знай себе капает!

– Ага! Разбежался! Спасу от вас нет, понаехали незнамо откуда в город, изгадили все, плюнуть, – чистого места нет. Он без очереди, а я, я здесь родился, и в очередь. Слышишь, я житель коренной. Я здесь родился!

– Так, здесь, падаль, и помрешь! Держи, щука!

– Ой, убили. Насмерть наверное! Ми – ли – ция! Ми – ли – ци – я! Ой, упал и не встает!

Здание городской пожарной части было выкрашено в нежный сиреневый цвет. То ли краски другой не оказалось во время ремонта, то ли маляры попались сентиментальные (да и пожарные оказались им под стать). Видимо вспомнили мороженное черносмородиновое в бумажном стаканчике, пломбир за девятнадцать копеек в счастливом советском детстве, ну и в память значит… Даже губернатор области, побывав в нашем городке, отдал должное новому декору, мол нестандартно, зато свежо. Пожарка находилась на главной городской магистрали и среди прочих зданий, тоже, кстати, разноцветных, смотрелась вполне презентабельно, хоть и несколько игриво, и отнюдь не тревожно. О борьбе с огнем напоминали только пожарные авто, то и дело выезжавшие из гаража. Чаще на учения, чем на пожары. Рядом с гаражом, в скверике, на одной из берез пожарные установили довольно большой скворечник. Скворцы в наших местах конечно не появлялись, но всякий раз проходя мимо, я надеялся, что вот сейчас из круглого окошечка птичьего домика появится скворец, черный как смоль, в начищенной до блеска медной каске и в форме брандмейстера.

Очень я на него надеялся. С ладони покормить хотел. А то, глядите сюда, наш скворечник низко прибили, и был бы скворец, корми его общайся не хочу. А скворца нема. Там же, где скворец в это время присутствовал, укреплять скворечник всползали, рискуя здоровьем, на самую верхотуру, например, березовую. Ну, на макушке, да и пониже, не до галантерейного общения, прибил – прикрутил и адьё. Чем не иллюстрация соотношения желаний и возможностей. Со скворцом в образе совокупности жизненных целей.

Реплика в сторонку

– Что будем заказывать, молодые люди?

– Так, будьте любезны, фрукты нарезанные. Апельсины там, яблоки, ну, шоколадку горькую. И бутылочку коньячку наверное.

– Ребята! У нас коньяк очень дорогой!

– Я и говорю, две бутылочки!

Дежурили мы студентами в добровольной народной дружине, в ДНД, обеспечивали правопорядок. В наши обязанности, в частности, входила помощь сотрудникам милиции по обеспечению своевременного окончания работы и закрытия всевозможных питейных заведений, каковых в северной столице и в те стародавние времена хватало с лихвой. В кафешке, куда мы сразу направились, было пусто, только за столиком дремала одинокая девушка, положив голову на скрещенные руки. Креманка с недоеденным, расползающимся в тепле, мороженным, пепельница с почти утраченной сигаретой, бокал с недопитым сухим вином. Стандарт. Ничего плохого или опасного, но выпроваживать посетительницу надо. Микита наш, имевший с первого курса прозвище Бухарин, в соответствии с порой терзавшей его пламенной страстью, а не в честь болтливого не в меру большевистского злыдня, подошел к спящей красавице, довольно ощутимо потрепал её за плечико и почти ласково изрек:

– Подруга, пора вставать, дома баиньки будешь.

Дева с трудом подняла голову и несколько секунд, щурясь, разглядывала Микиту, а потом с хрипотцой, слишком уж внятно, с явным разочарованием произнесла:

– Мальчик, милый мой, у тебя же лицо садиста, – и уронила головушку утомленную в исходное положение. Улыбающийся Бухарин высился над ней, как добрый ангел смерти, находящийся в данный момент на обеденном перерыве. Неотвратимость его присутствия несколько компенсировалась колоритнейшей внешностью, не всегда, впрочем, и не далеко не каждого, настраивавшей на позитивную волну. Щербатая ухмылка, обнаруживала отсутствие левого клыка, иногда в проем вставлялся мундштук папиросы, для удобства и форса одновременно. Из рассеченной и зашитой недавно левой брови торчала лигатура, проще говоря, нитки наложенных швов, отчего Микита напоминал страшилу мудрого, находящегося не в самой лучшей форме. Щедрая картофелина носа меж мясистыми щеками на скуластом лице. Цепкий и в первый момент неуютный, ощупывающий встречных, взгляд светло – серых глаз на поверку моментально теплел и обретал какую – то даже детскую доверчивость. Все перечисленное уже давало право превосходства над окружающими. А голова! Вполне себе груша, укрепленная на короткой шее плодоножкой к солнцу. Однако же вместо плодоножки – соломенные засаленные пряди волос, горшком покрывавшие забубенную головушку и растущие как будто бы из темечка и его ближайших окрестностей. Наш человек, что и говорить. Проверено на практике, прохожий, случайно столкнувшийся с Бухариным впервые, лицом к лицу, особенно в сумерках, на слабоосвещенной улице, врастал в мостовую без каких – либо на то причин и смотрел на прекрасного встречного с тоской и тревогой. А вот барышня, вдохновленная приемом слабоалкогольного виноградного эликсира внутрь, спросонья оказалась ироничной, бесстрашной и совершенно точной в определениях. Впрочем, в повседневной жизни Микита вел себя абсолютно не агрессивно и опасности никакой ни для кого не представлял, будучи искренним оппортунистом лишь по отношению к безалкогольному образу существования. Очевидно будничная атмосфера ввергала его в тоску, воплощавшуюся в жажде праздника. Жажда требовала утоления, а остановиться вовремя Бухарин не умел по причине врожденного максимализма, прославленного нашего русского качества, дающего неизменно повод для злобной критики со стороны доморощенных «западников», скучнейших и хитрющих субъектов с обостренной жаждой разрушения собственного дома. Но мы слегка отвлеклись. А тогда, в кафе, знать девахе в короткой хмельной дреме принц ей померещился. Все о принцах мечтают, а на поверку выходит Микита Бухарин или, того хуже, «Барабанов – БОМЖ – задержан за то, что фулюган и вообще» и подпись в соответствующей графе, мол, оного Барабанова задержал участковый инспектор Шерстобитов.