Ехал грека через реку

tapatunya

— Но у меня качалка, — напомнил Адам.

— Ничего с вашими рельефами за один час не случится, — Ася встала и решительно направилась к лестнице.

Адам озадаченно посмотрел ей вслед и подхватил Еву.

— Пойдем, испечем твоей чокнутой няне торт. Мы его давно ей задолжали.

Ева сморщила нос и разревелась.

Ася вернулась ровно через час, и позади нее топало двое грузчиков, несущих какую-то мебель.

— Это еще что? — нахмурился Адам, осторожно разрезая коржи.

Перепачканная

шоколадом Ева не тронулась с места, продолжая неумело взбивать глазурь. Кажется, она была то ли обижена, то ли сердита, а то ли все вместе.

Ася не дрогнула, проводила грузчиков в спальню и скоро вернулась.

— Это кроватка для Евы, — сообщила она, сунула палец в глазурь и облизала его. — Вкусно. Махнули качалку на углеводы? Вот это по-нашему.

— Кроватка для Евы? — повторил Адам, взял Асю за руку и увел в свою спальню. — Что вы пытаетесь сделать?

— Поставим кроватку рядом с моей. А вы возвращайтесь в свою спальню. Хватит уже этого симбиоза. Мы не можем жить, как стая тюленей.

— Не хочу. Не вернусь. В моей спальне темно и страшно.

Ася зашипела на него, как разъяренная кошка.

— Перестаньте так себя вести. Перестаньте повсюду ходить за мной по пятам.

— А вы перестаньте срываться на Еве.

— Я не срываюсь на Еве. Адам, нам нужно научиться быть самим по себе. Всякое может случиться. Меня могут положить в больницу, вы можете уволить меня…

— Не дождетесь.

Хорошо, что у него с раннего детства был стойкий иммунитет к разного рода сценам, и он давно научился контролировать себя. Не то обязательно бы сейчас сорвался в крик, так сильно был выведен из себя.

— Вот уж не думал, что вас так разозлит наше многолюдное свидание, — проговорил он, стараясь не смотреть на перепачканные шоколадом губы, но сосредоточившись на посветлевших от злости глазах. — Мне показалось, что это забавно.

— Забавно? — казалось, что она вот-вот взорвется.

— Мне нет никакого смысла возвращаться в свою спальню, — продолжал Адам, — потому что там скоро начнется ремонт. Мы перенесем туда игровую, спальню Евы переделаем в детскую для вашего малыша, а нынешнюю игровую превратим в нашу спальню. Комнаты смежные, так будет удобнее всего.

Глаза Аси сузились.

— Вы собираетесь оборудовать комнату для моего ребенка?

— Спокойно. Мы можем поставить кроватку рядом с нашей, — испугался Адам.

— Вы… Вы… — ее голос дрогнул, а глаза наполнились слезами. — Это уж слишком!

Опять рыдания!

Он поспешно притянул Асю к себе, уже научившись тому, что объятия всегда помогают.

— Мне страшно, — сказала она в его плечо. — Мы втроем слишком близко. Как будто вообще без кожи. Так нельзя. Нам нужна дистанция, понимаете?

— Вам плохо с нами?

— Я паникую. Мне иногда нечем дышать. Я не могу понять, как

так получилось, что теперь я не могу даже выйти одна из дома, если мне этого захочется. Мне надо… мне нужна хотя бы своя кровать. Это же нормально, правда? Я же не должна чувствовать себя из-за этого виноватой?

— Тише, — он целовал ее волосы, лоб, скулы. — Тише. Вам нужно личное пространство, я понял. Только…

— Да, Ева, — Ася поспешно утирала слезы. — Как она перенесла мой уход?

— Плакала слезами минут пятнадцать.

— Плакала?

— Я бы даже сказал — рыдала в голос.

Ася улыбнулась.

— Это же прекрасно. Человек выражает свои эмоции.

— Ну, я бы предпочел все-таки, чтобы моя няня не доводила мою дочь до слез, — покачал головой Адам и пригладил ее волосы. — Хотите торт?

— Хочу, — она упрямо выдвинула вперед подбородок. — Торт и отдельную кровать. Ночуйте уже у себя.

— Хорошо, — сдался Адам. — Сегодня переночую.

— Вы брали мастер-классы у иезуитов?

— Ха, давал мастер-классы иезуитам!

На кухне Ева невозмутимо ела ложкой глазурь. Коржи, до конца не смазанные кремом, валялись на полу.

— Васька уронила, — объявила девица с вызовом.

Васька, дрыхнувшая на диване, чутко дернула задними лапами.

— Придется наказать Ваську, — ответил Адам, хмурясь. Он не очень понимал, почему сегодня его дочь ведет себя так взбалмошно.

— А маленьких наказывать нельзя, — возразила Ева энергично.

— Еще и спорит, — пожаловался Адам Асе.

— Некоторые папы ужасно разбаловались, — скорчила гримаску Ася. — Ой, — и она вдруг схватилась за живот.

— Что? — перепугался Адам.

— Моя козявка говорит… Что-что? Она говорит, что сердится на меня.

— Твоя козявка не умеет говорить, — неуверенно протянула Ева.

— Трындит, как миленькая. Иногда целыми ночами рассказывает странные истории.

— Господи боже. Что будет, если еще и ваш ребенок будет целыми ночами рассказывать странные истории? — задался вопросом Адам.

— И почему козявка сердится? — спросила Ева.

— Она говорит, что я слишком мало сегодня целовала ее любимицу, — и Ася, обхватив руками плечи его дочери, осыпала ее поцелуями. Как будто та сделала что-то хорошее.

— Я ее любимица? — уворачиваясь, спросила Ева.

— Она от тебя просто без ума. Но ей ужасно жалко твоего бедного папу. Ведь он так старался, чтобы испечь этот торт. Представь, что Васька съест твой рисунок, над которым ты трудилась весь вечер.

— Я некрасиво нарисовала.

— Перфекционизм враг для творчества, — Ася вздохнула. — Беда в том, что моя козявка совершенно не умеет правильно сердиться. Глупая, глупая козявка.

— У вас и на этот счет есть правила? — спросил Адам, убирая с пола.