Эхо прошлого. Книга 2. На краю пропасти
Шрифт:
Уильям решил, что это из-за него, и хотел сказать, что может идти, – по крайней мере, еще какое-то время. Однако Мюррей сначала глянул на идущего впереди могавка, а потом повернулся к Росомахе и тихо у него что-то спросил.
Росомаха напряг плечи, но потом расслабился.
– Я понял, она – твое чистилище, да?
Мюррей издал удивленный звук.
– Какая разница? Я спросил, как она.
Росомаха вздохнул и повел плечом.
– У нее все хорошо. Есть сын. Наверное, уже и дочь тоже. Ее муж…
– Да? – голос Мюррея стал тверже.
– Знаешь Тайенданега?
– Знаю. –
Мухи теперь не кусали, а с жужжанием лезли в уши. Уильям сосредоточенно вслушивался в их гудение, убежденный, что они хотят сообщить ему что-то важное. Он слушал очень внимательно, но разбирал только бессмысленное сочетание звуков. «Шоша». «Ник». «Осонни». Впрочем, последнее было словом, и он его знал! Оно означало «белый человек». Значит, мухи говорили о нем?
Он неуклюже почесал ухо, разогнав мух, и снова услышал слово «чистилище».
Поначалу он не смог вспомнить значение этого слова, и оно привиделось ему, покрытое мухами. Мало-помалу он начал осознавать окружающее: блестящий на солнце лошадиный круп, две полосы в пыли, прочерченные… чем? Вещь, сделанная из… постели, ах нет, из парусины. Его спальный мешок, намотанный на два оструганных деревца, волочащихся по земле… «Волокуша» – вот как это называется. И кошка, там еще есть кошка. Она через плечо смотрит на него янтарными глазами и скалится.
Теперь с ним заговорила и кошка.
– Ты сошел с ума, понимаешь?
– Понимаю, – прошептал Уильям. Ответ кошки, произнесенный с шотландским акцентом, он уже не разобрал.
Он наклонился, чтобы лучше слышать. И словно поплыл по плотному, как вода, воздуху прямо в ее открытый рот. Внезапно стало легче: он не двигался, но его что-то поддерживало. И кошки больше не было видно… Он лежал на земле, лицом в траве и грязи.
Снова донесся раздраженный голос кошки:
– Твое чистилище? Думаешь, ты сможешь выбраться из него, идя назад?
«Нет. Незачем», – думал Уильям, ощущая покой.
Глава 38. Простые речи
Девушка задумчиво пощелкала ножницами.
– Уверен? – спросила она. – Будет жаль, друг Уильям. Удивительно яркий цвет!
– Мисс Хантер, я думал, вы сочтете его неподобающим, – улыбнулся Уильям. – Говорят, квакеры считают яркие цвета слишком вызывающими.
Единственным цветным пятном на ее кремовой и серой одежде была бронзовая брошь, скреплявшая концы платка.
Она укоризненно посмотрела на него.
– Нескромный узор на платье – совсем не то же, что дар Божий, который следует принимать с благодарностью. Разве синешейки выдергивают свои перья, а розы сбрасывают лепестки?
– Сомневаюсь,
Его борода – дар Божий? Что-то новенькое. Впрочем, это недостаточно веский аргумент, чтобы он продолжал носить бороду. Неудачного цвета, она росла быстро, но скудно. Уильям неодобрительно посмотрелся в скромное квадратное зеркальце, которое держал в руке. Он ничего не мог поделать с обгоревшим носом и щеками, с которых облезала кожа, или с покрытыми струпьями царапинами – следами его приключений на болоте. Зато отвратительные медные завитки, которые бодро топорщились и неравномерно, словно лишайник, покрывали его подбородок и челюсти, можно было убрать прямо сейчас.
– Так вы поможете мне?
Девушка скривила губы и опустилась на колени рядом с креслом. Взялась рукой за подбородок Уильяма и повернула его голову к окну, чтобы лучше видеть.
– Что ж, попрошу Денни побрить тебя, – сказала она и коснулась ножницами его волос. – Хотя я вполне способна отстричь твою бороду. – Сузив глаза, она наклонилась к Уильяму и принялась выстригать его подбородок. – Но я брила только мертвую свинью, а из живых – никого.
– Цирюльник, цирюльник, – пробубнил Уильям, стараясь не шевелить губами, – свинью нам постриг…
Девушка нажала снизу на подбородок Уильяма, закрыв ему рот, и фыркнула – это сходило у нее за смех. Клац, клац, клац. Ножницы приятно щекотали лицо, курчавые волосы невесомо касались рук и падали на лежащее на коленях старое льняное полотенце. Уильяму еще не приходилось видеть ее лицо так близко, и он воспользовался представившейся возможностью. Он разглядел, что глаза у мисс Хантер карие с прозеленью. Ему внезапно захотелось поцеловать ее в кончик носа; вместо этого он закрыл глаза и глубоко вздохнул. Похоже, она недавно доила козу.
– Я могу сам побриться, – сказал он.
Девушка удивленно подняла брови и опустила взгляд на его руку.
– Я сильно удивлюсь, если ты сможешь сам поесть, не говоря уж о бритье.
Откровенно говоря, он едва мог поднять правую руку, и последние два дня его кормила именно мисс Хантер. Уильям счел разумным не говорить ей, что он левша.
– Все заживает, – сказал он и повернул руку так, чтобы на нее падал свет.
Как раз утром доктор Хантер снял повязку и остался доволен увиденным. Рана была еще красной и бугристой, а кожа вокруг нее белой и влажной, но рука, несомненно, заживала: отек спал, а зловещие красные полосы пропали.
– Хороший шрам, – рассмотрев его, сказала девушка. – Стежки ровные, и вообще красивый.
– Красивый? – эхом отозвался Уильям, скептически посмотрев на свою руку.
Он не раз слышал, как мужчины называют шрамы красивыми, однако чаще всего они имели в виду, что рубцы ровные, чистые и не уродуют своих носителей. Его шрам был неровным и длинным – до самого запястья. Ему рассказали, что он едва не лишился руки: доктор Хантер уже занес над ней ампутационную пилу, но тут нарыв лопнул прямо под его ладонью. Доктор немедленно вычистил рану и наложил на нее чеснок и окопник, а потом еще и помолился для усиления лечебного эффекта.