Эхо (Сборник фантастических рассказов)
Шрифт:
Гурьев ехал пустыней, медленно перебирая педалями: в машине надо быть. уверенным в любую минуту — это не Земля, мастерских по пути еще не поставили.
Гурьев воспринимал Марс по-своему: планета наводила на него скуку. Однообразные пустыни, фиолетовый небосклон, крошечные, быстро бегущие луны, словно их швырнули, раскрутив, из пращи, — все было чуждо Гурьеву. Может быть, потому, что он не привык? Работает чуть больше года. Нет, Гурьев чувствовал, что он слишком земной, чтобы ко всему этому привыкнуть. Степанов — другое дело. Степанов здесь двадцать лет, для него кругом все свое; база, поселки. Степанов — энтузиаст, вздыхает про себя Гурьев, а я попал не в свою тарелку.
Вездеход шел по следу, проложенному машинами к Тушинскому каналу. Русские названия,
Машина шла ровно — не подведет, — и Гурьев прибавил скорость. Холмы поплыли быстрее, остались по правую руку. На горизонте — сквозь дымку, в невероятной дали — вырисовывались зазубрины гор. Но туда Гурьеву не надо.
Он проехал еще километров шесть и выскочил на дорогу. Сразу же за дорогой — русло старого высохшего канала, полузасыпанного песком.
Дорога была чистая, гладкая и прямая, как по линейке, — марсиане умели строить. Дороги до сих пор как новые, сделанные из вечного камня. Их не засыпает песком. Камень электростатичен, сохраняет постоянное поле — так же как сохраняет поле магнит. Когда ветер поднимает песчинки, те электризуются в воздухе. Но дорога отталкивает их своим постоянным полем — ни одна песчинка не остается на полотне. Дороги практически вечны. Их разрушают только землетрясения, удары метеоритов, но сохранились линии на десятки, даже на сотни километров.
Гурьев любил дороги, дал вездеходу мощность. Тот заурчал, довольный, рванулся вперед.
До гелиографа четверть часа езды. Начнутся холмы, и на самом высоком из них прибор. Эти четверть часа Гурьев пролетел, ни о чем не дуыая, наслаждаясь ездой. Вот и холмы. Гурьев сбавил скорость: подъем, впадина, снова подъем — покруче. Вездеход полез вверх, недовольно гудя, как рассерженный шмель. Гурьев прибавил газу, но вездеход зачихал, заглох. Гурьев схватился за рычаги, вездеход опять загудел, но не надолго: опять зачихал, два раза дернулся и заглох окончательно.
— Тьфу! — мысленно выругался Гурьев, поставил машину на тормоза.
До вершины оставалось метров шесть-семь. Там дорога вбегала в выемку — по обе стороны стояли скалы. Место Гурьеву было знакомо — проезжал здесь не раз. Досадно, что вездеход не дотянул до вершины — будут трудности с запуском: машина может соскользнуть по дороге вниз. Гурьев еще раз проверил тормоза — мертво. Полез из водительского кресла открывать люк.
Открыв люк и выглянув на дорогу, Гурьев попятился, вжался спиной в боковину кресла: скалы, небо, дорога были другими. Что такое?.. Гурьев потянулся рукой протереть глаза — жесткая рукавица скользнула по стеклу шлема. Но все осталось на месте, и все было другим: дорога приобрела
— Сюда, сюда! Станьте полукругом, чтобы всем было видно!
«А, — подумал Гурьев, — здесь я не один, можно выяснить, в чем дело».
— Ну вот, — доносилось из-за скалы. — Перед нами поле Несостоявшейся Битвы, поле Мира.
Странно! Гурьев спустился с машины и крадучись пошел к скале. Что-то подсказывало ему, что надо быть осторожным. За скалами — Гурьев это знал хорошо — открывалась обыкновенная песчаная равнина. Никакого поля Несостоявшейся Битвы здесь не было. Гурьев подошел к вершине и выглянул из-за скалы.
Картину он увидел еще более странную: равнина преобразилась, приобрела голубой и зеленоватый тона, что под синим, цвета индиго небом делало ее теплой, абсолютно неузнаваемой. Но это было там — на втором плане. В непосредственной близости от себя Гурьев увидел группу существ: приземистых и высоких, с двумя, с четырьмя конечностями, круглоголовых и вовсе, кажется, безголовых — все были в скафандрах. Все стояли к нему спиной, образовав полукруг, в центре которого находился высокий тощий человек без скафандра, без маски. Кожа на лице и на руках у него была серая. Если бы не этот цвет кожи, его можно было бы принять за землянина, хотя череп у него длинен и узколоб, тут же отметил Гурьев. Человек говорил, все остальные слушали. Все это было похоже на туристическую экскурсию, а человек с серой кожей — на экскурсовода.
— Поле Несостоявшейся Битвы, поле Мира, — говорил он, простирая руку к равнине. — Какие прекрасные слова! Но еще более прекрасно деяние, которое дало имя этой равнине!
«Экскурсовод, гид», — решил окончательно Гурьев.
— Расскажу вам легенду, — продолжал серолицый гид, — о царской дочери Риннии, желтоволосой красавице. В легенде есть зерно истины. Вы увидите Риннию. Вовсе не красавицу, может, и не царскую дочь — взрослую женщину. Но Ринния — вы убедитесь — не вымышленная личность. В легенде сказано, что красавица Ринния, пробежав между враждующими войсками, связала золотыми своими волосами каждого воина, и это были узы дружбы и братства, положившие конец битвам на нашей многострадальной планете.
Экскурсовод увлекся, голос его звенел от волнения. Пользуясь этим, Гурьев вышел из-за скалы и в несколько торопливых, но осторожных шагов присоединился к группе экскурсантов. Экскурсовод не заметил его, и вообще никто не заметил. Гурьев стал слушать дальше.
— Вот так выглядела равнина перед началом событий. — Экскурсовод сделал широкий жест, и равнина преобразилась.
Вся она была запружена вооруженным войском. Армии стояли лицом к лицу в боевых шеренгах. Первые линии — со штыками наперевес, готовые врукопашную. Вторая линия — мушкетеры (так решил Гурьев): в руках у них были короткие, с раструбом на конце ружья. За ними — конница, артиллерия. Хмурые окаменевшие лица — солдаты ждали сигнала.
— Справа от меня, — говорил экскурсовод, — Справедливые, слева — Честные. Вглядитесь: это две нации Марса противостоят друг другу. Какой момент! Решается судьба каждой нации. Генеральная битва, последняя битва!
Гурьев глядел и видел, что дело затевается нешуточное. Но как все это возникло на равнине, которую он помнит безжизненной и сухой? На узком пространстве между стоявшими друг против друга армиями теперь трава и цветы. Бутоны!.. — заметил Гурьев, — красные, желтые, синие! Ветер шевелил их, шевелил траву, каждый стебель отбрасывал тень. Картина была реальной до ужаса: в глазах солдат решимость, и страх смерти, и готовность к самопожертвованию. Как все это сделано?