Эхо вечности. Багдад - Славгород
Шрифт:
Откуда? Кто это по мне стреляет? Я остановился. И тут вторая мина взрывом чуть не задела меня! Я упал. Немного полежал. Но только попытался поднять голову, как третья мина, шмякнулась в травы, подняла вверх дерн.
И все же, недолго полежав, я поднялся и опять рванулся бежать.
— Стой! — услышал я крик в свой адрес. — Дурья башка, ты же демаскируешь нас. Ложись!
Свои...
Это наши артиллеристы рассредоточились по посадке и лупят по мне предупредительно, чтобы не летел в открытую.
Когда я перешел
Мысли теснились в голове, порядка в них не было.
— Значит, все. Я у своих. Перешел!!! — закричал я наконец и побежал в посадку.
Там меня окружили пулеметчики.
— Откуда ты бежишь, парень? — спрашивают. — Где ты был?
Я им рассказываю...
— А немцы где?
И это я им чин чинарем изложил-доложил, как полагается по уставу.
— Как же ты так? Зачем ты бежал? По тебе стреляют из миномета, а ты бежишь...
— Так я не понял, кто стрелял.
Они загалдели все разом, что я только успевал вертеть головой, с трудом ловя их общую мысль:
— Да мы тут...
— Такой свечак...
— Да там же взять можно было...
— Около него мины рвутся, а он бежит и оглядывается.
Ну, дали они мне закурить, посидели мы молча, обменялись неизвестно какими материями — то ли невысказанными мыслями, то ли духом общим, то ли предугадыванием будущего... И я пошел дальше, в свою судьбу...
Дошел до Днепра, зашел в село Вовниги[47]. Тут переправа, на которой командует сотрудник КГБ.
— Кто ты? Документы есть?
— Какие теперь документы? — говорю, — я свой, иду домой, — и рассказываю пережитую одиссею... — Ну, наши были в курсе дела, знали обстановку.
Меня выслушали, осмотрели, забрали у меня немецкие марки и отпустили.
— Переправьте его на тот берег, — распорядился командир подчиненным.
А Днепр находился в старом русле, потому что вода на ДнепроГЭСе была спущена. Его ширина не превышала 200 метров. Перевез меня солдат на правый берег, обменялись мы пожеланиями удачи, и я пошел дальше. Дошел до Петрово-Свистуново[48], а дальше пустился напрямик, скоро найдя дорогу на Славгород. Тут мне встретилась машина, подвезла прямо к нашей улице.
Во двор я зашел с тыла, с огорода».
На этом записанные воспоминания Бориса Павловича заканчиваются. Дальше он надиктовать не успел.
Но ведь он много раз до этого своего часа, еще в молодости, рассказывал про свои пути-догори фронтовые. Так что наш рассказ не прерывается.
Освобождение
Вторая мобилизация
Еще когда Борис Павлович шел домой после побега
Возвращаясь домой, он думал о своем расстрельном приговоре без обжалования, о том, что его, наверное, везде ищут и вот-вот могут схватить... А если схватят, то немедленно приведут приговор в исполнение, где бы это ни случилось. Умом Борис Павлович понимал, что розыск не может так уж моментально выйти на него и за ним прийти, все-таки у него есть дела поважнее, но на всякий случай хотел иметь при себе оружие, чтобы гранатами отбиться от задержания и успеть покончить с собой, застрелившись из пистолета.
Да, он не мог позволить Родине неправедно расправиться с ним. А в кармане он носил записку такого содержания, от которого Родина должна была бы потом пожалеть о своей опрометчивости.
Борис Павлович всегда плакал, вспоминая те события, и говорил:
«Не хотелось верить, что так будет... За что на меня так ополчились? Я верил, что окончится война, я останусь живым. И тогда будет разбор, новое следствие, уже с учетом моего поведения после плена. И меня не расстреляют, нет! Ну, пусть дадут 10–15–20 лет, завезут куда-то... Значит, отсижу.
А так с людьми бывало, что «сидели» зря. Например, Алексей Янченко[49] ни за что отсидел 10 лет. Ни за что! Признали его и записали ему в документы СОЭ — социально опасный элемент, и все. Нет алиби для оправдания. И хотя у обвинения нет аргументов, не на чем обосновать состав преступления, но остается подозрение. Вот он тоже был в такой ситуации».
В ближайшее время после благополучного возвращения домой Борис Павлович и Алексей, поехали в военкомат — проситься на фронт. Алексею еще не было 18-ти лет, и он очень боялся, что ему откажут.
Но, на удивление, его сразу же призвали и направили на учебу, а Борису Павловичу дали отсрочку.
— Отдыхайте пока что, — распорядился работник военкомата, то ли это был начальник призывного отдела, то ли председатель мобилизационной комиссии. — Придет время, и мы вас вызовем.
Что с Борисом Павловичем после этого творилось... Какие только мысли не крутились у него в голове! Но самой горькой была одна: ему не доверяют — оккупация... Да еще, может, узнали про плен... Хотя о плене Борис Павлович никому не говорил, ведь его документы пропали — их забрали немцы, когда он попал в их лапы. Значит, о плене официальных сведений не было, они ниоткуда поступить не могли. Вот он, не разглашая компрометирующий его факт, и говорил, что попал в окружение и вышел из него в тыл врага, почему и провел в оккупации все время до прихода советских войск.