Екатерина Хромова
Шрифт:
Внезапно она, к чему-то прислушавшись, прервала его:
– Извини, я на секунду отойду.
Проследив за ней взглядом, как она дойдёт до двери, Андрей повернулся к камину. Пламя немного утихло, и он стал бросать туда одно за другим поленья, беря их из специальной ниши. Позаботившись о тепле для рыбок, он принялся шагами, в такт своим невесёлым думам, мерить территорию, несказанно томясь, осаждаемый тяжёлыми мыслями. «Да, уж, много загадок втиснула эта подруга в мою свободную от забот голову»…
Андрей привык работать с людьми, зная их характеры и наклонности… это касалось не только работы.
Но главное в этом эпизоде с Катей было то, что впервые в жизни он попал в условия, где выработанные за долгие годы средства убеждения людей бессильны и даже неуместны.
И всё же упрямицу надо вернуть… считай, завоевать заново.
Разгоревшийся огонь отбрасывал на ковёр чудовищные тени. Андрей живо вспомнил историю этого дома и ему показалось, будто он слышит голоса, доносящиеся из другого мира, из могилы. Им овладело ощущение, что где-то в соседней комнате находится Апокалипсис, просто не видна дверь, ведущая в неё. Всё стало казаться зыбким, невесомым, созданным игрой воображения. Ощущение зыбкости передавалось даже от огромной хрустальной люстры, тускло мерцающей в высоте.
Вернулась Катя. И по тому, как молча прошла она, как задумчиво провела ладонью по наморщенному лбу, он понял: она вернулась, чтобы его выпроводить. Он бессилен проникнуть в её замкнувшуюся душу. Она молча прошлась, и он, бесшумно скользя вслед за ней, пытливо вглядывался, стараясь пробраться в её мысли.
В изнеможении она остановилась возле книжного шкафа и едва слышно спросила:
– Ты любишь читать?
В камине потрескивали угли, изображённые на портрете родители Кати пребывали в изменчивой полумгле. Андрей воспрял духом: есть предмет для разговора, значит, не всё потеряно:
– Вообще чтение – это моя страсть. Всё мечтаю совместить чтение и секс. Что может быть прекраснее, чем забраться на ложе любви с томиком Войны и Мира!..
Слово за слово, и от темы книг и секса он быстро перешёл к теме сегодняшнего вечера, а именно к теме возобновления отношений. Но напрасно он упрашивал Катю, утомлённым голосом она повторяла, что ей необходимо побыть одной, чтобы разобраться в своих чувствах. Однако, произнося по кругу одни и те же слова, она не выражала тоном ни согласия с Андреем, ни сомнений в услышанном. Это, так же, как факт того, что ему дозволено находиться здесь, вселяло в него надежду.
Итак, они ни о чём не договорились, но в одном сошлись: что появление каждого в жизни друг друга сопоставимо с высадкой НЛО и что отношения кажутся гораздо длиннее своей фактической продолжительности в две недели.
Украдкой бросив взгляд на второй этаж, он сказал:
– Ты сказала: «аварийная служба приедет». Мы
Её улыбка замерла, и она произнесла с укоризной:
– Фу! Ты иногда такой пошляк! Ты никогда не задумывался, что любовь как-то по-другому нужно обставлять?
И она сосредоточенно добавила, будто отвечая на вопрос из другого измерения:
– И потом, в этом доме, где не может не пахнуть кровью, учитывая всю его историю… Не знаю, смогу ли я вообще заниматься этим здесь.
Он самозабвенно уставился в потолок, молитвенно сложив руки:
– Но зачем экстраполировать историю на то, что происходит тут сейчас? Ты так говоришь, будто здесь морг… хранилище трупов… чёрт знает что…
Внезапно он осёкся. По залу ходила поэзия света, какая-то торжественная тишина, нарушаемая лишь треском углей, что-то глубоко задумчивое, таинственное. Отблески огня словно кровавили витражи. Всё происходящее имело некий сновидческий оттенок, слова шли сплошным потоком прямо из глубин подсознания, в них как бы не было примет реальности, но вместе с тем всё сказанное являлось самой чистой правдой.
Тёплый воск тихо капал с оленьих рогов, укреплённых на стене рядом с входом, трепетные язычки свечей колебали полумглу. Мерцали угли, отбрасывая неясные блики на аквариум. Неясно вырисовывались угрюмые лица Андрея и Кати. Они продолжали пребывать в глубокой задумчивости, изредка треск углей нарушал сумрачный покой.
Андрей не мог не отметить, что, о чём бы ни говорила в этот вечер Катя, будь то причины её расставания с ним, или её страсть к порядку, или её понимание смысла жизни – всё это повествование о внутренней жизни души, женской души, и это важное уточнение; в её рассказах, как в зеркале, отражалось само женское начало, тёмное притяжение луны, таинственное мерцание серебра, и слушать её в этом погружённом во тьму призрачном доме – это как делать неуверенные шаги по зыбкой почве снов и предчувствий, переходить от эйфории к паранойе и обратно, ощущать сквозняк потустороннего.
Рыбки, в свете огня все в рефлексах, лиловых и розовых, покачивались на поверхности воды кверх брюхом, едва шевеля плавниками, расположенными возле жабр.
Катя, очнувшись от тяжёлых дум, сказала:
– Знаешь, что… А давай-ка мы выпьем!
Они проследовали на кухню. Гулко отдавались под высокими сводами шаги. Из всех углов, казалось, выступали серые призраки, взмахивая бескровными руками и расплываясь. Катя достала из шкафа початую бутылку виски, из холодильника – Пепси-колу и стала разливать. Помещение освещалось телефонами-фонариками. Андрей поднёс к губам бокал, и, морщась, пригубил.
– Бедная моя печень.
Он не стал говорить, что последнее время напивается каждый день, как сапожник, и неплохо бы сделать перерыв хотя бы на недельку.
Катя промолчала. Было необычайно тихо, ночное безмолвие, как стоячая вода, затопило весь дом. Андрей поставил бокал на стол:
– Я… схожу в туалет.
Она молча кивнула. Он уже дошёл до санузла, в котором был прошлый раз – с небольшим бассейном вместо ванной и унитазом с «электронным сиденьем, которое брызжет прямо в жопу, когда сделаешь свои дела». Он уже открыл дверь и ступил одной ногой внутрь помещения, когда услышал громкий Катин голос: