Екатерина Хромова
Шрифт:
– Не передёргивай мои слова, я совсем другое имела в виду, а ситуация с Одиссеем тут случайно наслоилась, – сказала она, зажигая очередную сигарету.
Глядя на Алексея, невозможно было не заметить его нетерпение и почти бешенство.
– Андрей, я хочу, чтоб ты понял: дальнейшее твоё пребывание в этом доме осложнит ситуацию.
– Wow! – с притворным испугом воскликнул Андрей, с наслаждением растягивая время. – Да куда уж дальше-то?!
Всё же он призадумался, и, с тревогой мельком взглянув на Алексея, переключил внимание на Катю, и заговорил – порывисто, взволнованно, местами высокопарно,
– …только оглядываясь назад, я полностью осознал, что получил и что теряю – имеется в виду наше знакомство. В данный момент я достиг перевала своей судьбы, позади чёрный туман ошибок, впереди – свет зари надежды. Произошло кошмарное недоразумение, но оно преодолимо и не должно перечеркнуть то, что у нас есть, нашу историю.
В заключение он выразил надежду, что Катя поймёт его, потому что она, как женщина, мудрей него и наверняка видит и знает, как сильно он её любит и готов на всё ради неё. В силу возраста он уже не мог быть искренне трепетным, но силы у него ещё остались, что не могли не оценить слушатели. От сегодняшней многоречивости у него пересохло горло. Высказавшись, он долго пил сок из бокала, но одним глазом следил за собеседниками.
– Андрей, давай так: я пока что тебе доверяю – ты работал со Сташиным, знаешь понятия и умеешь держать язык за зубами… в отличие от прошлогоднего Катиного приятеля… баклана и болтуна… поэтому давай… – произнёс Алексей с угрожающими нотками.
Андрей в ответ ощерился:
– А что будет, если ты вдруг перестанешь мне доверять?!
– Да собственно… Катя и так всё про тебя знает, я рассказал всё как есть: убийство тех двоих селян и сожжение их в магазине в 96-м, тогда тебя отмазали родители; двоих замочил в СИЗО… ну это как бы самооборона; тёмная история с необеспечеными векселями в 2003-м, там было тоже два трупа и один без вести пропавший человек – тут тебя отмазал твой «молочный брат» Иосиф Григорьевич Давиденко; сейчас ты кинул более ста компаний, изобразив это как банкротство.
При этих словах Андрей невольно съёжился и усиленно стал растирать виски, пряча лицо в ладонях. Овладев собой, он заявил, как ни в чём ни бывало:
– С трупами ты перемудрил, например… а банкротство… святой Иосиф всё испортил. Но я совсем не хотел кого-то кидать. Я просто занимался своим делом. В моей голове есть участок, который никогда не признает, что моя фирма Совинком – банкрот. У меня и в мыслях никогда не было обанкротить высокодоходный бизнес. Когда начались проблемы, моей главной мыслью было – спасти компанию.
– Однако мысль о том, чтобы урвать кусок и смыться, увлекла тебя гораздо сильнее, – съязвил Алексей и подытожил:
– Моё дело предупредить, а Катя пусть сама решает, стоит ли продолжать отношения с убийцей и жуликом.
Андрей вздрогнул. Не желая уступать поле словесной битвы, он придал лицу выражение предельной уверенности и смиренно возразил:
– Назвать меня убийцей и жуликом – значит, не понять главного. Если я утверждаю, что что-то сделал или не сделал – это действительно так.
И посмотрел на Катю. Её молчание обрывало его надежды.
– А ты не хочешь рассказать о компромате,
Лицо Андрея исказилось, и легко можно было заметить, как он сник, поражённый осведомлённостью Алексея, но тут же, тревожно оглянувшись, он выпрямился: надо играть роль оскорблённой добродетели, а фигура, согбенная под тяжестью улик, плохо служит этой цели.
С неудовольствием продолжая слушать Алексея, Андрей внимательно смотрел на Катю.
– Что у тебя с той девушкой, Таней Кондауровой, которую мы встретили в «Пирамиде»? – вдруг спросила она.
Несколько мгновений Катя с Андреем пристально смотрели друг другу в глаза. Наконец, он ответил:
– А что Таня, при чём тут она? Мы просто знакомы.
– Мне показалось, вы не просто знакомы… и ей известно о тебе гораздо больше, чем остальным женщинам, – тихо произнесла Катя, убирая прядь волос с бледного лица.
И Алексей желчно докончил, будто забивая последний гвоздь в гроб:
– Разумеется, она отлично осведомлена о его мужской привлекательности, коль скоро родила от него двоих детей.
Кровь хлынула к щекам Андрея, он весь напружинился и подался вперёд, будто собираясь наброситься на разоблачителя с кулаками:
– А не много ли ты на себя берёшь, ищейка? Что тебе вообще тут нужно, «друг семьи»?!
И тут же повернулся к Кате:
– И вообще, давно хочу спросить: чем он лучше меня? Почему его слова имеют больший вес, чем мои?!
Пикантность его положения состояла вовсе не в тех его поступках, на которые делал акцент Алексей, хотя и они, конечно, придавали Андрею определённый колорит, а в том, что обманывал Катю, и в этом состояла суть обвинения, направленного своим остриём против него. Он стремительно поднялся – его фигура при этом отбрасывала на стену двойную тень – и потянулся к бутылке:
– Пожалуй, выпью.
– Пожалей свою печень!
– А что печень… – с нарочитой беспечностью откликнулся Андрей на Катино предупреждение. – Её отмирание и конец нашего романа удачным образом срифмуются.
Тут зажёгся свет. Громко пискнула микроволновка, все недоуменно повернули головы в её сторону, затем в сторону вместительного холодильника, вид которого навёл на мысли о его содержимом.
Пока Андрей с Катей, жмурясь и моргая, осмысливали, как отреагировать на появление света, Алексей сходил на кухню и вернулся оттуда с колбасой и хлебом, молча кивнув Андрею, мол, давай, не стесняйся. Мужчины, как ни в чём ни бывало, принялись уминать бутерброды, Кате при этом никто ничего не предложил – настолько явственно её образ рифмовался с алкоголем. Плеснув остатки виски в бокал, она залпом осушила его, не запивая и не закусывая. Закурила.