Екатерина Медичи

Москалев Владимир Васильевич

И вдруг как снег на голову рядом с Ангулемской дорогой показался отряд всадников, мчащийся во весь опор прямо на него. Анжу, быстро окинув их встревоженным взглядом, понял, что это могли быть только гугеноты, и ведет их не кто иной, как сам Конде, его дядя и было их не меньше трехсот.

Первым стремлением Генриха было бежать под защиту герцога Монпансье, расположившегося с остатком войска в деревне, но Конде вихрем налетел на него, не дав ему времени для маневра.

Сражение было кровопролитным, но недолгим.

Гугеноты горели жаждой мщения; католики в панике сгрудились вокруг своего вождя, только защищаясь и моля Бога, чтобы Монпансье пришел им на выручку. Но помощь не шла: герцог никак не мог собрать своих солдат, разбредшихся по всей деревне. Он видел, что в отдалении близ холма происходит какое-то сражение, не зная, что там находится брат короля, а сам выступить не мог, располагая ничтожными силами в двадцать-тридцать кавалеристов.

В большинстве случаев победа в сражении достается тому, кто первый напал, да еще и неожиданно. С Месье — так называли Генриха Анжуйского современники — остался всего десяток бойцов, когда принц, выбив оружие из рук племянника, приставил острие шпаги к его горлу.

Все кругом замерли, ожидая неминуемой развязки, но Конде громко воскликнул:

— Сдавайся, Валуа, или ты будешь убит! Бурбон одержал верх над тобой, и теперь ты мой пленник!

Месье, смертельно побледнев и не на шутку перепугавшись, ответил:

— Что ж, здесь мне не повезло, дядя, и, кажется, ваша взяла. Но я не желаю быть вашим пленником и хочу купить себе свободу любой ценой, какую вы только назовете.

Сейчас для него важно было выиграть время. Он все еще надеялся на расторопность Монпансье и знал, что вот-вот должна прибыть конница Таванна. Но, едва он сдастся в плен, Конде тут же увезет его на юг. По дороге они вдвоем с Колиньи разобьют Гиза, а сами укроются в одной из южных крепостей, откуда потом их будет не достать. Да к тому же к ним вот-вот должны прибыть немецкие рейтары и южные вожди.

Конде следовало быть осторожнее, однако он не выполнил еще всего, чего хотел, а потому сразу же заявил:

— Ты немедленно дашь приказ убраться отсюда своим войскам и признаешь свое поражение. А потом скажешь своей матери, что купил мир в королевстве на условиях, которые мы тебе впоследствии продиктуем.

И, видя, что Генрих колеблется, все еще надеясь на чудо, он вскричал:

— Ну же! Соглашайся, иначе, клянусь всеми твоими святыми, я перережу тебе горло!

И он надавил на шпагу. По шее герцога поползла алая струйка крови.

А Конде неумолимо продолжал:

— Считаю до трех: раз! два!..

Видя, как перекосилось лицо дяди и понимая, еще секунда — и он приведет в исполнение свой приговор, Месье проговорил:

— Сдаюсь. Я согласен отвести войска в Париж.

— Клянешься ли ты больше не поднимать руки на своего дядю?

— Клянусь. Словом брата короля.

— Так

держи его, Анжу, и не забывай, что сегодня я подарил тебе жизнь, хотя мог бы и отнять ее у тебя.

— Я не забуду этого и обещаю вернуть свой долг.

— Хорошо. Я верю тебе. Но это еще не все, — продолжал Конде, не убирая клинка от горла племянника. — Ты сейчас же скажешь мне, где находится карета с баронессой де Савуази, которую вы взяли в плен.

Анжу изобразил на лице недоумение. Карета? Но при чем здесь он? Он и в глаза ее не видел. Потом вспомнил. Кажется, ему недавно докладывали о каком-то трофее герцога Монпансье; видимо, это и имел в виду принц.

— Не я ее пленил, а герцог Монпансье, — ответил брат короля.

— Где она? — повторил Конде.

Герцог Анжуйский пожал плечами и указал рукой в сторону восточного края деревни. Видно было, что собственная судьба беспокоит его гораздо больше, чем судьба какой-то баронессы.

— Кто ее охраняет?

— Люди герцога.

— Сколько человек?

— Не знаю точно, но думаю, их не больше нескольких десятков.

— А теперь уезжай. И помни свое обещание.

Месье повернул коня и в сопровождении десяти-пятнадцати человек поехал прочь.

Конде взмахнул шпагой, указывая направление, и его всадники быстро помчались туда, куда указал герцог Анжуйский. Последний не солгал: карета в окружении всего лишь дюжины солдат действительно находилась там. Это была ровная поляна с прошлогодней пожухлой травой и хорошо просматриваемая со всех сторон. Вокруг нее отдельными группами росли невысокие деревья, еще не одевшиеся листвой.

Увидя принца Конде во главе большого отряда, стражники баронессы тотчас оставили карету и бросились наутек. Их не стали преследовать.

Конде на всем скаку соскочил с лошади, распахнул дверцу и заглянул внутрь кареты. Оттуда смотрело на него бледное и испуганное лицо Камиллы.

— Святой боже! Принц, это вы! — воскликнула несчастная баронесса и, едва ступив на землю, упала в объятия Конде, заливаясь слезами.

— Кому же еще здесь быть? — улыбаясь, произнес Конде.

— Боже мой, я ничего не понимаю, ведь мне сказали, что гугеноты побеждают, и я повернула сюда, чтобы… чтобы…

Но принц знал причину ее скоропалительного решения и не дал ей договорить:

— Ах, мадам, ну можно ли быть такой беспечной? Ведь вы отправились в Этамп, а вместо этого стоите сейчас здесь и дрожите в моих объятиях.

— Я все еще дрожу? — пролепетала Камилла, не поднимая головы.

— Дрожите, мадам, но, клянусь рясой Кальвина, вас это ничуть не портит.

Его спешившиеся всадники, молча, наблюдали за этой сценой, пряча улыбки в глубине усов.

— Но как же вы здесь оказались? — спросила Камилла, придя в себя и отстраняясь от своего спасителя. — Ведь вы остались в Периге!