Екатерина Великая. Владычица Тавриды
Шрифт:
– Внушительная, – сказала камер-фрау Скороходова.
– Вестимо, тяжелая. Каково государыне нести тяжесть короны, державы и скипетра! – покачав головой, заметила Мария Саввишна.
– На то она и государыня, – сказала Протасова. – Не так тяжело нести сии регалии, коли сравнивать с тяжестью управления нашим огромным государством.
– И то правда! Оную тяжесть выдерживает токмо наша императрица, ибо имеет большую силу разума, – молвила с благоговением Перекусихина.
– Вот посмотрите на новую брошь и брильянтовые серьги, – показала Скороходова на небольшую витрину, – и цена не большая.
– Ахти, каковая прелесть! – воскликнула
Все трое они наперебой перебирали брильянтовые красоты с полчаса. Выбрав по одной вещице, они с неохотой направились к выходу.
– Какие богатства находятся здесь в одном месте! – сказала Брюсша. – Императрица доверяет их особливо проверенным людям.
– А были же здесь прежние, проворовались, их за руку-то и поймали, – сказала Скороходова.
– Помню, помню, – отозвалась Протасова, – при мне схватили вора.
– Кто ж те, супостаты, кои грабить сокровища императрицы не страшатся? – с удивлением полюбопытствовала Перекусихина.
– Капитан-поручик Преображенского полка, Семен Хвостов и поручик Семеновского полка Петр… Не помню фамилии. Вот уже и память стала изменять!
– Ах ты, Господи, Боже Ты мой! – запричитала Перекусихина, поднимая глаза к небу. – Как слаб человек!
Записки императрицы:
Князь Григорий Григорьевич Орлов с октября месяца отпущен за границу для излечения болезни на два года.
После вечера в Эрмитаже, в покои императрицы вернулись с Екатериной Алексеевной Григорий Потемкин, Лев Нарышкин, Марья Саввишна Перекусихина, Анна Протасова, Прасковья Брюс. Оглядывая своих приближенных, рассаживающихся в кресла, Екатерина вдруг вспомнила своего друга Строганова:
– Знатно проводит время граф Строганов в Париже со своей молодой женой. Не хватает на наших вечерах его остроумия. Сказывают, они скоро будут назад…
Все посмотрели на Григория Потемкина. Тот молчал, сделав вид, что думает о своем. Графиня Брюс весело хохотнула:
– Ох, а мне хватает таких насмешников, как Левуша Александрович и Григорий Александрович!
– Не скажи, графинюшка, Строгановские остроты были особливые, – изрекла поперек Перекусихина.
Нарышкин, намеренно выпятив губу, намеренно обиженно пробубнил:
– Марья Саввишна, пошто нас с графом Григорием Александровичем обижаете?
Перекусихина махнула на него рукой: – Господь с тобой, кто ж вас обижает!
Екатерина слушала сию перепалку с улыбкой: она не ложно ценила действительного тайного советника и сенатора Александра Строганова. Граф при ней был одним из ее постоянных собеседников и даже партнеров в карточных играх. Он сопровождал ее в прогулках и путешествиях. Екатерина ценила его не токмо за его остроумие, но, как человека, совершенно независимого и равнодушного к служебной карьере, державшегося непринужденно, свободно, без лести ко всем, в том числе, и с ней, императрицей.
Видя, что Григорий явно недоволен ее замечанием о строгановском остроумии, дабы сменить разговор, она заметила:
– Удивительно, что главные насмешники империи, являются и главными богатеями страны, паче того, они являются, в то же самое время, первыми разорителями своих богатств. Что делает сейчас Строганов? – задала она вопрос и тут же ответила: – Прожигает
Протасова оживилась:
– А граф Нарышкин! Помните, за какие деньги он учинил праздник после Чесменской победы? Триста тысяч рублев! Уму непостижимо!
Потемкин презрительно шевельнул свои губы:
– Поподробнее, господа. Сей момент я упустил, понеже был в армии, – он обернулся к Нарышкину и подмигнул улыбающемуся Левушке.
Протасова, поправив локон в красивой прическе, весело оглядев компанию, промолвила:
– А что ж, граф Григорий Александрович, и не рассказать? С нашим удовольствием, да и все, кто там был, мне помогут. Так вот: хотя война еще не окончилась, как сей час помню тот июльский день два года назад. Лев Александрович Нарышкин прислал посыльного с всеподданнейшей просьбой к государыне Екатерине Алексеевне удостоить Высочайшим присутствием своим его приморский дом, именуемый Левендаль.
Екатерина с улыбкой вставила:
– Мне еще раньше Левушка доложил, что в роще предназначил он быть маскераду и представлению увеселительных огней. На что, получив от меня благоволение, он старался заблаговременно пригласить чрез билеты, как чужестранных министров и знатных особ обоего пола, так и именитое купечество.
Весело улыбающаяся своему фавориту, Екатерина милостивым жестом показала Протасовой продолжать. Анна бойко и быстро вспоминала:
– Так вот, как нам сказывали, уже к трем часам пополудни как благородство, так и гражданство в великом множестве начали собираться. Гуляя между деревьев, она с приятностию, взирали на дома и беседки, по вкусу и образцу китайцев состроенные. Некоторые осматривали места, с насаженными всякого рода цветами, кустами, иные восхищались изгибистым течением речки, живописными островками, густотой леса. Между тем при наступлении семи часов изволили прибыть из Петербурга императрица с его Высочеством Павлом Петровичем и со всего двора своего свитою, где находились и мы.
Анна Протасова широким жестом повела рукой на себя, Перекусихину и Брюс.
Тут, улучшив минуту, в небольшую паузу вступила со своими воспоминаниями Прасковья Брюс:
– Ах, какая музыка играла на трубах и литаврах в китайской беседке, стоящей при входе в рощу! – воскликнула она, кокетливо поправляя выбившийся локон и продожила, бросая время от времени на императрицу благоговейные взгляды. – По приезде, государыня вошла с нами в покои хозяина, засим изволила пойти с Левушкой, – Параша кивнула на Нарышкина, – в рощу. Звуки разной музыки раздавались по всему лесу, и каждое место украшено было особливого рода увеселениями. Остров, где находятся качели и другие игры, наполнен был представлением разных забавных игр.
Екатерина, улыбаясь во все время повествования, неожиданно подхватила:
– Я прошла по излучистой дорожке, обсаженной кустами и деревами, и незаметно пришла в густоту дремучего леса, внутри которого находилась глубокая пещера, обросшая мохом и дерном, и вдруг услыхала голос пастушьих свирелей.
Как токмо государыня заговорила, наступила совершенная тишина, никто не переговаривался даже шепотом, все слушали ее, как завороженные.
– Следуя сему эху, – продолжала Екатерина, – незаметно приблизилась к холму, цветами, наверху коего стояла пастушья хижина. Прошла дальше, а там спуск, где видны были пастухи, стерегущие овец, и пастушки, упражняющиеся в собирании цветов для украшения хижины своей, но токмо они узрели меня, вдруг музыка умолкла, и две пастушки, Филлида и Лиза.