Эксгумация
Шрифт:
Я не ответил и не сел. Я не сделал и двух шагов от порога. Я только что вошел в свою старую жизнь — в комнату которую я не надеялся больше увидеть. Лили бы не захотела, чтобы я вернулся в ее квартиру, а я бы сделал все возможное, чтобы избежать возвращения, которое обязательно ранило бы меня своей временностью. Однако теперь, когда я уже был здесь, мне казалось, что я совершаю двойное преступление: я вернулся без разрешения Лили, которое она не могла ни дать, ни взять обратно.
Только войдя в квартиру, я окончательно понял, что прежняя моя жизнь умерла, и
Мне, конечно, страшно не хотелось, чтобы Джозефин заметила мою слабость, но избежать этого было невозможно.
Я очень осторожно дошел до дивана. Мне казалось, что я иду по влажной земле на могиле Лили, и каждый мой шаг оставляет на ней глубокий след.
Гостиная напоминала приемную крупной корпорации: черные кожаные диван и кресла, светлые деревянные полы, прямоугольный журнальный столик из стекла — все, даже пепельницы из нержавейки на высоких стойках, было выполнено в таком индустриальном стиле.
— Тебе нехорошо? — спросила Джозефин, довольная, что ей представилась возможность продемонстрировать свое превосходство.
— Сейчас я приду в себя, — ответил я. — Дайте мне минуту-другую — просто тяжело было карабкаться по лестнице с непривычки.
— Может, лучше пойдем прогуляемся по улице?
— Да нет, не нужно. По-моему, во всем виновата лестница.
Джозефин одарила меня взглядом, который ясно говорил, что у ее терпения есть предел и что я едва не переступил его. Джозефин не имела ничего против моей слабости, но мне не следовало врать о ее причинах.
— Давай, по крайней мере, я принесу тебе чего-нибудь выпить.
Она вернулась из кухни с огромной бутылкой «Абсолюта». Водка, голубая этикетка. После безуспешных попыток отвинтить крышку, она передала бутылку мне.
— Не получается, — сказала она, присаживаясь. И потерла ладонь о ладонь.
Чтобы заполнить паузу, я сказал:
— Я думал, вы пьете только джин с тоником.
— Да, но я эту водку не покупала, — пояснила она. — Две здоровые бутылки стояли в шкафу.
Даже в тот момент мне показалось это странным: Лили вообще не пила крепкие спиртные напитки, а я всегда покупал «Столичную», и только по одной бутылке.
Я отвинтил пробку без особых проблем.
Передохнув, я почувствовал себя лучше.
Джозефин опять заговорила:
— Я здесь немного прибралась… лучше сказать, изрядно прибралась. Мы не могли не прийти — нужно было разобрать вещи. Можешь себе представить, как это было трудно… действительно трудно, особенно в первый раз. Все здесь было так, как оставила Лили. Котята были в порядке, хотя они и загадили ковер — догадываешься, наверное, какой тут стоял запах. Поначалу нам показалось, что в квартире кто-то умер.
— Вы приходили с Робертом?
— Да, — ответила она, — примерно через день после… ну ты понимаешь. Мы не смогли набраться мужества, чтобы прийти по отдельности.
Или, подумал я, вы просто боялись, как бы другой не стащил что-нибудь без вашего ведома.
Мне было любопытно, не позволили ли они себе какое-нибудь извращение. Может, им с горя захотелось
— Понятно, — сказал я.
— Ты собираешься снова переехать сюда?
— Возможно, — ответил я. — Надо побыть здесь немного и посмотреть, как я буду себя чувствовать.
— Эта квартира должна была отойти нам, как ты знаешь. Лили как раз собиралась исключить тебя из завещания.
— У вас и так много денег, — сказал я. — А у меня мало. Но не это главное.
— Мне эта квартира о стольком напоминает.
(Интересно, о чем же? Джозефин вместе с малюткой Лили переехала сюда сразу после развода с Ляпсусом.)
— Я уверен, вы и так уже перевернули квартиру вверх дном и вынесли все, что можно было бы считать ее действительно личными вещами. Например, я не надеюсь найти здесь ее дневники.
Джозефин посмотрела на меня с вызовом.
— Не забудь, мы ведь ее родители, — сказала она.
— Я не переставал любить ее, — возразил я. — Да, мы расстались, но не по моей инициативе — так хотела Лили.
— Что ж… — сказала Джозефин.
— Если я вас попрошу, вы позволите мне прочесть ее дневники?
Джозефин, казалось, пришла в крайнее замешательство.
— Их забрала полиция, — ответила она.
Мы оба призадумались: что могло быть в этих дневниках и что полиция теперь знает о Лили и о нас?
Джозефин показала на чашу из нержавейки, стоявшую на столике в холле.
— Ключи там, — обронила она.
— Послушайте, — проговорил я. — Я вовсе не пытаюсь мстить вам. Я пока не решил, как поступить. Может, я просто верну вам все, и дело с концом.
На это Джозефин нечего было сказать — она не могла позволить себе выражать желания, исполнению которых я был в силах помешать.
Но затем она придумала, как выкрутиться:
— Поступай как считаешь нужным.
Она мгновенно представила все так, будто, если я оставлю квартиру себе, это лишь подтвердит, что я законченный эгоист.
Я прошел в холл и взял ключи из чаши. Эффектный жест — проверить на замке, те ли это ключи. Но я знал, что те, и потом, Джозефин вряд ли лишила бы меня возможности накрепко запереть ее драгоценную квартиру.
20
— Похороны были ужасным испытанием, — сказала Джозефин, когда я вернулся в гостиную. — Ты бы пожалел, что был там, если бы смог прийти. Викарий не знал о Лили ничего, кроме, конечно, того, что она снималась в этой рекламе. В результате из его слов можно было заключить, что она посвятила свою жизнь улучшению стула нации. Правда! Я просто не смогла этого вынести. Да и никто не смог. Однако как у тебя-то дела? Тебе, наверное, тоже пришлось несладко.