Экспансия - 1
Шрифт:
О т в е т.– Через три дня после захвата Беста и Стевенса я прибыл в Берлин и доложил Гиммлеру обстоятельства, связанные с переговорами, которые я вел с британской секретной службой в Голландии...
В о п р о с.– Гиммлер спрашивал вас о том, предлагали ли Бест и Стевенс убить Гитлера?
О т в е т.– Точно я не помню... Во всяком случае, в моем рапорте на его имя я не касался этого вопроса.
В о п р о с.– Но вы допускаете возможность такого рода интереса Гиммлера?
О т в е т.– Допускаю. Однако я должен со всей определенностью утверждать: я и тогда настаивал на том, что Бест и Стевенс не связаны с покушением на жизнь фюрера.
В о п р о с.– Вы допускали возможность того, что покушение готовили другие сотрудники <Интеллидженс сервис>?
О т в е т.–
В о п р о с.– Ни в разговорах, ни в письменных отчетах?
О т в е т.– В разговорах я, быть может, и говорил нечто подобное, но для того лишь, чтобы спасти Беста и Стевенса, поскольку Гитлер прямо заявил Гиммлеру, что именно англичане готовили покушение, а непосредственными организаторами его были Бест и Стевенс.
В о п р о с.– Гитлер сказал об этом после того, как вы похитили Беста и Стевенса?
О т в е т.– Их похищала ударная бригада СС. Меня нельзя назвать автором операции, я не принимал в ней непосредственного участия, приказ пришел от Гиммлера.
В о п р о с.– Речь идет не о степени вашей вины, Шелленберг. Напрасно вы так осторожничаете. Я облегчу ваше положение: нас интересует главное - был ли Гитлер инициатором всей этой авантюры, задумал ли он ее заранее, подвел ли Гейдрих, по его указанию, агента Ф-479 к нашим людям в Голландии, чтобы организовать после этого спектакль с <покушением> на его жизнь?
О т в е т.– Я не исключаю такой возможности, потому что, когда Гиммлер привез меня в рейхсканцелярию и Гитлер вручил участникам операции Железные кресты первого класса, он прямо сказал, что необходимо сделать открытый процесс, пригласив прессу всего мира, на котором Бест и Стевенс расскажут о том, как они готовили покушение на его жизнь, выполняя указание сэра Уинстона Черчилля. Мне кажется, это позволило бы Гитлеру организовать пропаганду на Остров таким образом, чтобы англичане поняли: как только Черчилля уберут из правительства, как только на его место придет <честный политик, отвергающий террор и диктат>, он, Гитлер, готов сесть с Лондоном за стол мирных переговоров. При этом Гитлер постоянно говорил, что Отто Штрассер брат его бывшего друга, одного из создателей НСДАП Грегора, расстрелянного по обвинению в государственной измене и шпионаже в пользу врагов нации (что, конечно, было чушью, совершенно понятная борьба за власть, ревность к Штрассеру, который пользовался влиянием среди <старых борцов>), был именно тем человеком, который, сумев сбежать из рейха, работал рука об руку с секретной службой англичан... Когда по прошествии нескольких дней был задержан некий Эслер, пытавшийся перейти границу в районе Базеля, Гитлер позвонил Гиммлеру и сказал, что именно этот человек и готовил по заданию англичан взрыв в <Бюргерброе>, цепь очевидна: из Лондона - через Гаагу - в Мюнхен; штаб террора в доме Беста и Стевенса, наводчик - Отто Штрассер, исполнитель - Эслер. Гитлер приказал применить к Эслеру высшую степень устрашения и добиться <правдивых показаний>. Гитлер постоянно торопил Гиммлера и Гейдриха, а те перевалили ответственность за расследование на меня, причем Гейдрих порекомендовал мне зайти к шефу гестапо Мюллеру и постараться выработать с ним общую линию. Я пришел в кабинет группенфюрера, он выглядел очень усталым, видно было, что не спал всю ночь. <Допросы идут беспрерывно, сказал он, - Бест и Стевенс отрицают свое участие в покушении, Эслер несет какую-то ахинею, он из породы фанатиков, говорит, что уже год мечтал разорвать фюрера в клочки>. Я заметил, что считаю ошибочной попытку организовать спектакль, в котором будет разыграна версия <английского заговора> против Гитлера, во главе которого стояли Бест и Стевенс. <Эти люди, - сказал я, - сколько я мог их понять во время наших встреч, не станут статистами в трагикомедии суда, они не будут говорить то, что им напишут наши <драматурги>. Мюллер ответил в том смысле, что они станут говорить все, что будет для них написано, <я это сумею сделать, допросы с устрашением, наркотики, врачи-психиатры, гипноз, все это у меня в руках, но Эслер относится к числу фанатиков, он псих, его может понести на процессе, из четырех лучших гипнотизеров только один смог его успокоить, да и то лишь на полчаса. Если бы процесс был закрытый, можно было б почаще объявлять перерывы, мы бы с ним работали в это время, но ведь фюрер хочет открытого спектакля.
В тот же день я был принят Гитлером и доложил ему свои соображения. Он был разгневан, но сдержался, а когда пригласил всех на обед, сказал Гиммлеру: <Ваш Шелленберг не верит в то, что именно е г о Бест и Стевенс руководили Эслером>. Гиммлер ответил, что он знает об этом, что пока еще не удалось получить доказательств прямой связи Беста и Стевенса с Эслером, видимо, англичане поддерживали с ним связь через <Черный фронт> Отто Штрассера, поскольку Эслер все-таки признался в том, что контактировал с двумя неизвестными, которые передали ему взрывчатку... <Мы сможем, заключил Гиммлер, - доказать лишь то, что бомба была изготовлена для Эслер а за рубежом>. Гитлер долго молчал, а потом обратился к Гейдриху: <Я требую, чтобы все они заговорили. Применяйте все, что угодно, но они должны сказать то, что я хочу услышать, то есть правду>. Однако по прошествии трех месяцев он переключился на другую идею, и я вздохнул с облегчением...
В о п р о с.– Что это была за идея?
О т в е т.– Точнее говоря, их было две. Первая - похищение герцога Виндзорского, а вторая - убийство или похищение Отто Штрассера.
В о п р о с.– Мы вернемся к этим вопросам во время следующего допроса. Пока что у меня есть ряд уточняющих замечаний. Вы знакомы с той речью, которую фюрер произнес в пивном зале в Мюнхене за полчаса перед покушением?
О т в е т.– Если мне не изменяет память, он говорил в этой краткой речи о том, что рейх стоит на пороге долгой кровавой войны, войны не на жизнь, а на смерть, и новый четырехлетний план, который он поручил разработать Герингу, сделает Германию военным лагерем.
В о п р о с.– Вас не удивил тон этой речи?
О т в е т.– Удивил.
В о п р о с.– Объясните почему?
О т в е т.– Потому что два месяца, прошедшие после окончания войны против Польши, были отмечены пропагандистской кампанией, которую проводил в прессе и на радио рейхсминистр Геббельс... Смысл сводился к тому, что фюрер подготовил мирные предложения Западу, вот-вот будет подписан договор с Лондоном, который подведет черту под войной и настанет эра процветания Германии. Речь фюрера в Мюнхене прозвучала как неожиданный Диссонанс всему тому, что печаталось в наших газетах.
В о п р о с.– Как вы считаете, эта речь была неожиданностью для Гиммлера и Геббельса?
О т в е т.– О Геббельсе я ничего не могу сказать, но Гиммлер - все то время, пока шло расследование обстоятельств покушения, - был в подавленном состоянии... Иногда мне даже казалось, что он чем-то испуган.
В о п р о с.– Чем именно?
О т в е т.– Я затрудняюсь ответить.
В о п р о с.– Хорошо, тогда я сформулирую этот же вопрос иначе. Кто утверждал кандидатов, приглашаемых на традиционную встречу ветеранов с фюрером в мюнхенском <Бюргерброе>?
О т в е т.– Я не знаком с этим вопросом, но мне кажется, что приглашения утверждала канцелярия Гитлера, а уж затем списки передавались начальнику управления охраны фюрера.
В о п р о с.– Как его фамилия?
О т в е т.– Выскочила из памяти... Я скажу вам позже...
В о п р о с.– Он подчинялся Гиммлеру?
О т в е т.– Формально - да.
В о п р о с.– А фактически?
О т в е т.– Фактически - Гитлеру. И в определенной мере Гессу и Борману.
В о п р о с.– Кто распределял места в <Бюргерброе>?
О т в е т.– Начальник охраны фюрера.
В о п р о с.– Как вы объясните тот факт, что в первые ряды были посажены люди, очень близкие - в прошлом - к Рему и Штрассеру? Как объяснить тот факт, что от взрыва погибли именно те ветераны, которые находились под наблюдением специальной службы Мюллера, который прослушивал их телефонные разговоры и перлюстрировал корреспонденцию? Как вы объясните, наконец, и то, что на этот раз фюрер произнес столь короткую речь и не остался, как обычно, в подвале, а сразу же сел в поезд и уехал из Мюнхена. Мы провели исследование: это была беспрецедентно короткая речь, ни до, ни после он никогда не произносил такой краткой речи...