Экспансия - 1

Семенов Юлиан

Звякнула цепочка, дверь отворилась, Роумэн увидел молоденькую девушку и даже зажмурился от того, что лицо ее было таким же веснушчатым, как у Кристы.

– Где мистер Морсен?
– спросил Снайдерс.

– Папа!
– крикнула девушка.
– К тебе! Проходите, пожалуйста.

Снайдерс вопросительно посмотрел на Роумэна - стоит ли проходить? Может, сразу же сажать в джип и везти в к а з а р м у; Пол, однако, сразу же пошел по коридору в гостиную, цепко оглядывая стены, увешанные маленькими миниатюрками - виды Скандинавии,

Португалии и юга Франции; Марсель и Лион узнал сразу же, часто бывал еще до войны, когда учил там французский, - во время летних каникул.

В большой, в е с о м о обставленной комнате прежде всего в глаза бросался огромный <Бехштейн>; видно было, что это не деталь г а р н и т у р а, но тот предмет, который здесь необходим: он был завален нотами, крышка открыта, на подставке стояла большая папка, видимо, разбирали партитуру концерта.

Морсен легко поднялся навстречу Роумэну, сдержанно поклонился и спросил - на чистейшем английском:

– Чем могу служить?

– Это мы решим позже - можете ли вообще служить, - сухо ответил Снайдерс, - а пока собирайтесь.

– Собираться?
– несколько удивленно переспросил Морсен.
– Я должен понять вас так, что следует взять с собою какие-то веши?

Девушка подошла к нему, побледнев; она полуобняла его, прижалась к отцу, и Роумэн заметил, как у нее затряслись губы.

Лет семнадцать, подумал он, совсем еще маленькая, но как сразу все почувствовала; зло рождает зло, мир ужасен, боже праведный...

– Это зависит от вас, - заметил Роумэн.
– На всякий случай возьмите зубную щетку, мыло и джемпер.

– Я буду готов через минуту, - сказал Морсен и пошел в свой кабинет.

Дочь и Роумэн пошли следом за ним.

– Вы можете сидеть, полковник, - сказал Снайдерс, обращаясь к Роумэну.
– Я за ним погляжу. А вы пока отдохните...

Это он начал свою игру, понял Роумэн. Он делает из меня большого начальника; пусть, ему виднее, в конце концов он тут работает, ему лучше знать, как надо себя вести.

– Я могу позвонить?
– спросил Морсен, вернувшись из кабинета с джемпером в руках.
– Мне надо предупредить, что я... Что я...

– Нет, звонить никуда не надо, - отрезал Роумэн.
– И вам, - он посмотрел на девушку, - не надо никому звонить. Если разговор пойдет так, как я хочу, папа вернется домой через пару часов. Не в ваших интересах, чтобы кто-то еще узнал о нашем визите.

– Я вернусь, маленькая, - сказал Морсен и невыразимо нежным движением погладил девушку по щеке.
– Пожалуйста, не волнуйся.

– Папочка, - сказала девушка, и голос ее задрожал, - пожалуйста, папочка, сделай так, чтобы поскорее вернуться... Мне так страшно одной...

– Да, маленькая, я сделаю все, что в моих силах...

Когда спускались по лестнице, Роумэн спросил:

– Где ваша жена?

– Она погибла при бомбежке, - ответил Морсен.
–

Незадолго перед концом всего этого ужаса.

– Вы живете вдвоем с дочерью?

– Да. Мой сын также погиб, - ответил тот.
– На Восточном фронте.

В джипе Роумэн сел рядом с Морсеном, предложил ему сигарету, выслушал любезный отказ (лицо было совершенно недвижимым, словно театральная маска) и спросил:

– Ваша настоящая фамилия...

– Если вы из американских служб, она должна быть известна...

– Она мне известна, Густав, - ответил Роумэн.
– Но есть большая разница между тем, что я читаю в документах - и наших, и Верена, - и тем, что я слышу из уст, так сказать, первоисточника... Итак, ваше имя?

– Густав Гаузнер.

Роумэн достал из кармана блокнотик - точная копия того, что была у Бласа (подарил ему во время последней встречи в Мадриде; Бласа спасало то, что мать была американка, жила в Майами, поддерживала сына финансово), - и глянул в свои записи, касавшиеся совершенно другого дела, но сделал это так, что Гаузнер не мог видеть того, что у него написано, а Снайдерс был обязан увидеть эту записную книжечку и соответственно сделать вывод, что у Пола разработан план, иначе зачем же туда заглядывать?

– Ваше звание?
– спросил Роумэн.

– Майор.

– В каком году вступили в абвер?

– В абвер не вступали, это не партия, - сухо ответил Гаузнер.
– Я был приглашен туда адмиралом Канарисом в тридцать пятом.

– Вас использовали только на скандинавском направлении?

– В основном - да.

– Ваша штатская профессия?

– Преподаватель Берлинского университета.

– Специальность?

– Филолог.

– Это я знаю. Меня интересует конкретика. У кого учились? Где проходили практику?

– Моя специальность норвежский и шведский языки. Заканчивал семинар профессора Баренбойма. Работал переводчиком в торговой миссии Германии в Осло. Затем был корреспондентом <Франкфуртер цайтунг> в Стокгольме.

– До Гитлера?

– Да.

– Кому подчинялись в абвере?

– Майору Гаазе. Затем полковнику Пикенброку.

– Меня интересуют живые, а не покойники.

– Гаазе жив.

– Разве он жив?
– Роумэн обратился к Снайдерсу.
– У вас есть на него материалы?

– Сейчас проверим, - ответил тот.
– Рихард Гаазе? Или Вернер?

– Не надо считать меня ребенком, - ответил Гаузнер.
– Я в ваших руках, поэтому спрашивайте, а не играйте во всезнание. Гаазе зовут Ганс, он живет в Гамбурге, работает в прессе.

– Это крыша?
– спросил Роумэн.
– Его откомандировал туда ваш Верен?

– На такого рода вопросы я стану отвечать только в присутствии генерала. Я готов рассказывать о себе, но о работе - вы должны меня понять - я вправе говорить только с санкции генерала.