Экспансия - 3

Семенов Юлиан

Штабс-капитан Винберг был, как и Альфред Розенберг, выходцем из Прибалтики, хотя называл себя столбовым русским дворянином; одержимо, денно и нощно проповедовал необходимость <окончательного решения еврейского вопроса>; до тех пор, говорил он, пока все евреи в Европе не будут уничтожены, зараза большевизма будет захватывать все новые и новые регионы континента.

Именно он перевел на немецкий язык <Протоколы мудрецов Сиона>; эта фальшивка, сработанная в особом отделе охранки в конце прошлого века, была компиляцией новеллы Германа Гудше <Биариц>, опубликованной еще в 1845 году в Штутгарте, и книги Мариса Жоли <Диалоги между Макиавелли и Монтескье>, а также нескольких

брошюр анонимных авторов, которые писали политические доносы - по заданию германского банкира Криппеля в его борьбе против финансовой империи евреев Мендельсона и Ротшильда.

Смысл <Протоколов> заключался в том, чтобы показать человечеству <истинные планы> евреев, записанные в двадцати четырех секретных стенограммах, когда собирались <мудрецы Сиона>, чтобы выработать стратегию распространения в мире социализма и демократии, которые неминуемо свергнут законные монархии в ведущих странах Европы.

Русская либеральная (не говоря уже о социал-демократической) журналистика доказала, что <Протоколы> есть вымысел охранки, которая пыталась п е р е в е с т и гнев измученного народа на рельсы спасительного погромного антисемитизма.

Однако, когда штабс-капитан Федор Винберг опубликовал <Протоколы> в своем <Призыве>, а Розенберг перевел их на немецкий язык, брошюра разошлась стотысячным тиражом за два месяца: немецкие обыватели получили вполне удовлетворявший их ответ на вопрос, кто виноват в разыгравшейся трагедии.

Адольф Гитлер именно тогда прочитал <Протоколы>; до этого он был вполне н о р м а л ь н ы м антисемитом, без зоологических отклонений; в то время он фанатично ненавидел французов - особенно после того, как получил газовые ожоги на фронте под Седаном; именно Гитлер поддержал предложение своего политического советника, балтийского немца Макса фон Шейбнер-Рихтера собрать русских эмигрантов типа Винберга на антибольшевистскую конференцию.

Деньги на съезд генерал Людендорф достал у Круппа; после долгих проволочек гости съехались в Баварию, в тихое местечко Бад-Рейхенхаль; бригаду агентов секретной полиции, которая должна была работать с русскими офицерами, возглавлял капитан Райнерт; его помощником был активист Немецкой народной партии Генрих Мюллер, двадцати одного года, из крестьян, посещает курс на факультете права, холост, активный противник как коммунистов, так и национал-социалистов, вполне лоялен и верен немецким традициям.

<Среди ста тридцати русских эмигрантов, собравшихся на первое заседание в ресторане <Пост> в Бад-Рейхенхале, - доносил Мюллер, наиболее видную роль играют генерал Василий Бискупский, киевский митрополит Антоний и сенатор Римский-Корсаков. Каждый день начиная с десяти часов утра русские обсуждают вопрос об экономическом возрождении страны после того, как будет реставрирована монархия. Во время перерывов в вестибюле и коридорах они более всего интересуются, кто из собравшихся является германским агентом, а кто французским осведомителем. В конце четвертого дня противоречия между делегатами сделались неуправляемыми, случился скандал, поскольку бывший парламентарий Николай Марков-второй обвинил всех присутствующих в том, что они служат масонам и евреям вместо того, чтобы заняться военными формированиями и инфильтрацией в Россию. Не придя к соглашению, съезд русских изгнанников закончил работу. Полагаю, что впредь такого рода собрания психически неуравновешенных людей разрешать нецелесообразно. Если уж и начинать диалог с русскими, то с теми, которые обладают реальной властью. Такими, увы, являются большевики>.

Штирлиц достал из кармана листок бумаги, протянул его Мюллеру:

–

Ваша подпись? Не фальшивка?

Тот снял свои декоративные очки (действительно, оправа была черепаховая, большая, очень дорогая, надел свои маленькие, в тоненьком золоте), внимательно прочитал документ, покачал головой, усмехнулся чему-то, удивленно посмотрел на Штирлица:

– Ну и что?

– Это начало, группенфюрер... Поскольку вы преемник идей Гитлера - во всяком случае на этом континенте, - призыв к переговорам с красными не очень-то украшает вашу биографию.

– Наоборот. Очень украшает. Это свидетельствует о реализме и мобильности мышления молодого полицейского агента. Уже в двадцать первом году он, Мюллер, обладал умом политика, то есть человека, исповедующего прагматизм как альфу и омегу п о с т у п к а.

Штирлиц кивнул:

– Я продолжу?

– Перекусить не хотите?

– Чем будете угощать?

– Черт его знает... Есть вареное мясо, пара зажаренных куропаток, вымочены в красном вине, пальчики оближете... Ну, сыр, понятно...

– Текут слюнки, - Штирлиц вздохнул.
– Может быть, следующий документ мы обсудим за столом?

– О чем? В этом же роде? Тогда вы меня не завербуете, - Мюллер мягко улыбнулся.
– Вы же профессионал, в вашем материале нет удручающей грязи, которая рождает чувство стыда за поступок. Стыда и страха...

– Так я все же продолжу, - сказал Штирлиц.
– Речь пойдет о деле Ратенау.

Лицо Мюллера на мгновение собралось морщинами, резко изменившись; так, впрочем, было одно лишь мгновение; он откинулся на спинку удобного, т о п к о г о кресла и кивнул:

– Любопытно, валяйте, слушаю...

Члены могущественного <Стального шлема>– одного из предтеч гитлеровского национал-социализма, борцы за чистоту <германской истории и немецкого духа>– маршировали по улицам Германии, распевая свой гимн: <Кнальт аб ден Вальтер Ратенау, ди готтферфлюхте юденшау!>'

_______________

' <Разобьем лоб Вальтеру Ратенау, богом проклятому жиду!>

В кабинете канцлера Вирта не было человека более ненавистного националистам, чем министр иностранных дел, возвратившийся из Рапалло с договором между разрушенной Германией и большевистской Россией, договором, который сразу же изменил баланс сил на европейском континенте, заставивший Париж и Лондон перейти от презрительного третирования поверженного Берлина к сдержанным переговорам с немцами; те ныне опирались на мощь русских; с такого рода фактором нельзя не считаться.

Однако этот процесс, заметный политикам, прошел мимо обывателя; и члены <Стального шлема>, и <национал-социалисты> Гитлера, Штрассера и Рэма собирали митинги, на которых неистовствовали истеричные ораторы: <Еврейский министр Ратенау предал немецкий народ русским большевикам! Смерть Ратенау!>

Они словно бы не хотели знать (хотя их вожди знали), что именно Ратенау, силясь доказать свою н е м е ц к о с т ь, был одним из финансовых покровителей <Стального шлема>, внес пять миллионов марок на создание <союза германских патриотов, хранителей святых традиций имперского духа>; они не хотели помнить, что он, Ратенау, промышленник и финансист, во время войны разработал вместе с Людендорфом план принудительной депортации семисот тысяч бельгийцев на германские военные заводы - <ковать оружие для победы великой армии кайзера>; они не желали оценить и тот факт, что социал-демократы находились к нему в оппозиции, как к <денежному тузу и эксплуататору>; они постоянно помнили, знали и слепо ненавидели в нем только то, что он был евреем, подписавшим договор с большевиками.