Экспансия
Шрифт:
— Вы можете вступить в Братство, получить свои дома, чтобы перевезти семьи под Суздаль. Если нет семей, то получите возможности их завести, — встрял я в разговор.
Не сказать, что мои слова вызвали, вдруг, ажиотаж. Складывалось впечатление, что я сказал то, что само собой разумеется. Между тем, я понимал, что сейчас перед этими людьми стоит серьезный выбор, что я для них пока еще некий отрицательный персонаж, из-за которого, скорее всего, погиб их товарищ, а они лишаются части своего имущества.
А еще, получается, что большая часть сотни Алексея осталась брошенной, без своего
— Уходить нужно, сотник. Я с тобой, но пусть каждый решает. Что до Братства… Я не имею ничего против, нам нужно будет обживаться. Но прежде, пока князь у половцев, нужно сходить в Новгород-Северский и вывести свои семьи, свой скарб. У меня только два десятка коров. Мне их что, оставить? — высказался Стоян.
На том и порешили, а после стали быстро уходить. Через Алексея я послал одного воина, чтобы тот отвез от меня приказ моей сотне выдвигаться к Переславлю. Соединяться со своими здесь, у Шарукани, я посчитал не самым лучшим вариантом. Мало того, о том, что я в бегах будут знать только мои десятники, для остальных, я остался в Шарукани, но отдал приказ уходить. Ну а так же я хотел бы узнать о Рахиль. Добралась ли она до моих людей? Должна, иначе бизнес степняков-людоловов сильно пострадает, если после выплаты выкупа не будут отдавать заложников.
— А теперь все подробно рассказывай, родич, историю нашей семьи! И давай думать о том, как мне доказать, что я знатного происхождения, — сказал я, когда поравнялся с Алексеем после уже как часового перехода.
— Ты правнук польского князя Болеслава… — начал рассказывать Алексей.
Глава 12
Итак, получается, что я, точнее, моя мама, — плод грехопадения. Дочь князя Польши Агнесса Болеславовна согрешила с сыном киевского князя Святополком Изяславовичем, когда тот договаривался с Болеславом о взаимопомощи и военном союзе. Можно было бы, конечно, и свадебку сыграть. Союз был бы просто замечательным, однако, были некоторые препятствия.
По рассказам моего дяди Лешко, Агнесса на момент встречи с Ярославом Святополчичем — восемнадцатилетняя девушка — собиралась принять постриг в монастыре и стать аббатисой. Лешко не знал, почему бабка стремилась стать невестой Христа, может, потому, что два ее жениха после того, как сговорились о помолвке, умерли? Учитывая бытующие суеверия, этого факта было достаточно, чтобы объявить Агнессу «черной невестой»!.
Ну, а Ярослав, которому было на момент греха под сорок лет, являлся глубоко женатым уже второй раз. И как вообще такой союз, близость Агнессы и русского князя, состоялся, мне не понять. Не изнасиловал же волынский князь дочь польского властителя? За такую обиду и война могла бы начаться и с Волынью, и с Киевом. Болеслав III был очень суровым мужиком.
Но, даже не в этом дело, девушке может понравиться взрослый мужчина, как и мужчине молодая девица, которая, даже по меркам будущего, была совершеннолетней. У меня главным вопросом было, почему вообще допустили так, что Агнесса родила двоих живых
— Почему ты ее не защитил? Маму мою, — спросил я Лешко, после того, как мы больше часа проехали в безмолвии.
— Я дважды дрался с твоим отцом, один раз я ранил его, второй — он меня. Но она венчана была, уже не в моей власти, пусть я и родич ее, но за мной не стояла сила, как за Богояром. Князь Звенигородский Иван Ростиславович всегда был на стороне своего сотника, так что мне пришлось уйти со своим десятком, — говорил Лешко, пряча глаза.
Сам понимает, что лишь оправдывается.
— Ты себя убеждаешь или меня? Но, то дело прошлого, — сказал я.
— Ты спрашивал о доказательствах, что ты правнук Болеслава и в твоих жилах кровь польских Пястов? У меня есть выписка из храмовой книги о крещении меня и Агаты в костеле, — было видно, что, нехотя, признался Лешко.
— В храмах есть книги? На чем же записывают? — удивился я этому факту, как и тому, что, получается, мой дядя — католик.
Хотя, это же был кафедральный собор Кракова. В таком костеле вполне могут потратиться на храмовую книгу, куда станут записывать все венчания, крещения. Своего рода — ЗАГС. В Киеве также должна быть книга, а еще… Такие книги могут, нет, должны быть, в каждом храме, а снабжать ими буду… я.
— У меня в усадьбе под Курском старостой Збигнев. Это уже старик, бывший некогда сотником у князя Болеслава. Он и заботился о нас с Агатой. Воспитал, но не уследил… не отогнал во время Богояра от твоей матери, — вновь, стыдливо пряча глаза, говорил Лешко. — Збигнев может подтвердить.
— А еще это не такая уж и новость. Князь Иван Ростиславович знал о твоем происхождении, твой отец, тоже. Но было принято, чтобы никто ничего не говорил. Мне указывали на то, что происхождение статуса не даст. Но, что это даст тебе?
Я не стал уточнять и говорить, что это мне может дать. Само происхождение, действительно, ничего не дает. А вот, если сюда прибавить еще и богатство, которое я, непременно, раздобуду, да еще и политический вес, так и происхождение «выстрелит».
— Я, надеюсь, ты не станешь предъявлять права на Киевские великие княжества, — усмехаясь спросил Алексей.
— Посмотрим, — поддержал я шутку родственника.
Конечно же, даже с железными доказательствами родства с уже давно умершим Ярополком Волынским, который мог бы претендовать на Киевский стол, не стоит и мечтать о том, что можно прыгнуть выше тысяцкого. А вот породниться с великим князем киевским Изяславом Мстиславовичем уже не кажется мне столь нереальной идеей. Да, и Евдокия Изяславовна… что-то заставляло меня раз за разом вспоминать и думать об этой девчонке.
Что же касается Польши… Даже не смешно. Там сейчас такая смута всех со всеми и отпрысков Болеслава официальных столько много, что только сумасшедший может мечтать чего-то добиться в польских землях. А еще я понял, почему кроме прочего скрывалось происхождение Агаты и Лешко — они были католиками. Но я же православный.