Экспансия
Шрифт:
— По здорову ли, князь великий киевский? — спросил я.
— Тяжко мне, прихворал, — бодрым, почти веселым голосом, отвечал великий князь.
Над артистизмом ему еще работать и работать.
— Но, не о том говорить нужно. Уважаемый купец, вернувшись из Смоленска, говорит, что не собирался ничего худого тебе чинить, — великий князь посмотрел на Горыню. — Скажи сам, Горыня Никитич!
— Спаси Христос, великий князь, за твой справедливый суд, — со слащавой улыбкой сказал купец, а после сменил маску, нацепив суровую мину. — Ты устроил поклеп на меня! Я не знаю человека, который в тебя стрелял, он говорил
Я посмотрел на князя, после, состроив брезгливое выражение лица, будто передо мной не купец, а раб, демонстративно с ног до головы осмотрел Горыню.
— Ты, пес, обозвал меня лжецом? Убивец во всем признался, а мой человек пострадал от того выстрела. Меня, внука польского князя Болеслава, смеешь оскорблять? — я сделал паузу, чтобы оценить недоумение в глазах великого князя и немой вопрос у Горыни. — Такое только кровью смывается.
Заметил, что Изяслав проявил удовлетворение после прозвучавшего вызова на поединок. Но сразу же он вернул на свое лицо удивление.
— Ты сказал такие слова, за которые я должен спросить тебя. Почему ты называешься потомком князя Болеслава? — спросил князь.
— Это я недавно выяснил. Ярослав Волынский — мой дед, а Агнесса Болеславовна — моя бабка, о том есть и выписка из храмовой книги. Но я остаюсь тысяцким Братства и, не могу думать об ином. Но как князь, ты позволяешь оскорблять меня? Я должен честь свою отстоять, — говорил я, меняя темы, чтобы не акцентировать внимание на моем происхождении.
Да, понятно все. Изяслав опасается повторения киевского бунта, который был против Вячеслава Ольговича. Вот и заигрывает с киевским купечеством. Но, с другой стороны, меня не арестовал, не заклеймил лжецом. Наверняка, великий князь жаждет решения вопроса, который мне кажется намного менее масштабным, чем на самом деле. Горыня — это лицо киевского купечества? Но я — лицо Братства.
— Мне до конца непонятно, зачем ты сейчас говоришь о своей родословной? — просил князь.
— Потому как молчать о том, кто я есть, не буду. Мне есть чем гордиться, — ответил я.
— Тем, что латинянин? — ухмыльнулся Горыня.
— Великий князь, этот человек жив только из-за моего уважения к тебе, — с металлом в голосе говорил я. — Я православный христианин и не купчишке продажному я это буду доказывать. А что до моего происхождения, то разве это многое меняет? Имею ли я право на что-то? Нет, если только кто породниться со мной не желает, но для того я должен быть очень полезным.
— О Евдокии даже не намекай! — выкрикнул князь.
— Больше не буду намекать, — сказал я, а сам подумал, что, если надо, так прямо скажу.
Я и озвучил о своем происхождении только потому, чтобы чуть больше приоткрыть «Окно Овертона» относительно моей женитьбы. В остальном этот факт только чуточку больше легитимирует мое высокое положение в Братстве.
— Куда тебе до великокняжеской кровинушки? — усммехнулся купец.
— Все! Я наслушался вас обоих! Не сметь при мне лаяться! — жестко стал говорить великий князь, своей энергетикой окончательно, снимая все вопросы о своей болезни. — Ты, Горыня, сам биться будешь, али кого выставишь?
— Выставлю! — отвернув стыдливые глаза, сказал Купец.
Не готов драться, а извергать ложь любит?
— Здесь
Пришлось пообещать. Пусть очень хотелось разобраться с Горыней, но нельзя этого делать. Все подозрения сразу же лягут на меня. И только из-за этого может усложниться не только положение, но и в политике.
— Великий князь, к тебе воевода Братства пожаловал, просит впустить, — в палату зашел воин и сообщил о прибытии Ивана Ростиславовича.
— Впустите! — сказал князь, и вот здесь я увидел уже человека, который мог показаться захворавшим.
Наши споры благотворно влияют на ложь Изяслава Мстиславовича. Ему уже не так нужно прикидывать больным, наверняка мы с купцом вызвали великокняжеские головные боли.
— Великий князь, а что происходит? — решительно говорил воевода, как только вошел в палату и чинно поклонился киевскому властителю. — Отчего твоя дружина окружила гостиные дворы и Путятин Двор, где остановились мои люди? Дай уйти нам, князь, если нет гостеприимства в Киеве!
Эко ситуация закручена! В столице крестные ходы, воинов Братства окружили. Это просто предосторожность Изяслава?
— А ты, прознав, что у меня твой тысяцкий не натворил бы дел в моем городе? Я здесь решаю! — вызверился великий князь.
А день перестает быть томным.
— В Киеве вооруженные отряды могут передвигаться только в сопровождении моих воинов. В стольном граде будет царить порядок и правила, кто бы не пришел сюда, — жестко на своем стоял великий князь.
Голова шла кругом. Сложно все происходящее воспринимать правильно и делать неглупые выводы, когда смертельно устал, а еще голоден. Но, кажется я понял, какой оксюморон получился. Я ратую за порядок и систему, а как только система доставляет дискомфорт, так воспринимаю это болезненно.
Вот она, ловушка. Я стоял и стоять буду за правила и сильное правление. Но тут, получается, что эта сильная рука, княжья воля, выстраивая систему, приводит к порядку и меня и всех тех, кто ранее привык жить вольницей. Правильно ли это? Да, но осадочек остается.
— Я понимаю, князь, и принимаю правила твои. Дай воинам выйти за стены Киева и стать лагерем, все, о чем прошу, — сбавив тон сказал воевода.
— Я отправлю своего человека. И ты не гневайся, воевода. Ты, вместе с отрядом тысяцкого, привели в град почти четыре сотни облаченных в брони и вооруженных воинов, среди них есть два десятка воинов из дружины недруга моего, князя новгород-северского. Так что, воевода, что не так по-твоему я сделал? — говорил Изяслав Мстиславович. — Говорю тебе все это, лишь потому, что другом считаю.
В таком свете, как это описал Изяслав, он не просто прав, великий князь еще проявляет уважение и терпение. Четыреста профессиональных воинов! Да при небольшой поддержке киевлян — это почти гарантированный государственный переворот. Великокняжеская дружина в полном составе в стольном граде не располагается. Из ближних ратников князя в Киеве, в лучшем, случае три сотри. Остальная дружина жила в Вышгороде, Любече и других близлежащих городах Киевского княжества.
— Прости, великий князь, но можем ли мы завершить мой вопрос? — спросил я, нарушая установившуюся наэлектризованную тишину.