Экспедиция
Шрифт:
Леона пригласила Берни в кухонный отсек, придумав пустячный повод: затупившийся нож. И смотрела на навигатора так, что воодушевившийся Берни наточил все найденные в отсеке ножи и кухонные топорики. После чего самолично разделал баранью тушу, замороженную в холодильной камере до крепости арктического льда, и услышав, что он «настоящий мужчина» и «лучше всех» (большего Леона придумать не смогла), на радостях обожрался печеньем, в которое Кэли с Леоной что-то добавили. И угостили Берни.
Забегая вперёд, скажу, что когда капитан устроил команде разборку, в список подозреваемых биолюди не попали. Просто потому, что Андрей от них такого не ожидал.
Когда
Треск раздался снова, барабанной дробью прошив тишину кают-гостиной. Петюня подавился фиником и пытался одновременно смеяться и кашлять. Джеймс хлопнул себя по коленкам, запрокинул голову и заржал, как племенной жеребец при виде кобылы. Балабанов впервые слышал, как смеётся африканец. Он что, с ума сошёл? Выпрыгнув из кресла, Андрей метнулся к переборке и нажал красную кнопку. Взвыли сирены, оповещая об аварийной ситуации. Говорить не мог никто, всех душил смех. А Берни не мог остановиться…
Нарушение инструкций на «Сайпане» было почти нормой. Космомеханик кроме литинститута владел профессией штурмана («почему не научиться, если есть возможность?»), и этим беззастенчиво пользовалась команда, отлынивая от вахты и позволяя Сёме порулить.
В отличие от Ветинской и Кисловой, которые в своих каютах спешно надевали скафандры экстразащиты, Сёма спокойно перевёл управление на автопилот. И войдя в кают-гостиную, флегматично осведомился:
— А сказать нельзя было? Или вы думаете, Сёма не понимает слов, понимает только сирену? Связь, между прочим, работает. Таки обязательно надо кнопку давить? Кто-нибудь может нормально сказать… А чем это так воняет?
Щёки Андрея стали одного цвета с тревожной кнопкой.
— Мы окошко открыли, проветрить, вот она и включилась… — пошутил кто-то.
Впрочем, в медицинской карте диагноз Бернарда Барнса значился как «физическое недомогание, вызванное переутомлением».
Гроссмейстер и любитель
По просьбе Кэли биолог был освобождён от домашнего ареста досрочно, за старание, с каким он чистил картошку. В порыве благодарности он клятвенно пообещал чистить её до самой Эльгомайзы. В кают-гостиной литовец появился под аплодисменты собравшихся, шутовски раскланялся и не отвечая на вопросы уселся в кресло у шахматного столика. Он сосредоточенно передвигал фигуры, решая какую-то шахматную задачу, когда в кресло напротив грациозно опустилась улыбающаяся Кэли.
— Сыграем?
Юозас молча закивал и принялся торопливо расставлять фигуры, словно боялся, что Кэли одумается и уйдёт. Он великодушно уступил Кэли белые и развлекал девушку историей шахмат (заговаривал зубы, как шептались в кают-гостиной «независимые наблюдатели»).
— На Востоке, родине шахмат, чёрный цвет — это цвет удачи, а белый — цвет жизни, цвет того, что только
— Угум. Я это знаю. Белые начинают и выигрывают, — жизнерадостно перебила его Кэли.
Юозас ухмыльнулся. Самонадеянная девочка. Молодость, молодость… Самому биологу едва исполнилось тридцать, но он считал себя старым шахматным волком, и проявил снисходительность, позволив Кэли похозяйничать на доске и с удовольствием видя её улыбку. Пусть девочка поиграет, нельзя же вот так сразу…
Кэли так не считала. Через пять минут чёрный король был зажат в угол, а игра из дебютной стадии перешла в завершающую.
Биолог шутливо поднял вверх обе руки, сдаваясь. Всё объяснимо. Девочка, похоже, знакома с шахматами, а он позволил ей… Больше не позволит.
Следующую партию играли без форы. Юозасу удалось продержаться в миттельшпиле (средняя стадия игры) двадцать минут. Именно продержаться: Кэли беззастенчиво ломилась в святая святых, к его королю, дерзко нападая и активно маневрируя. И выиграла-таки партию. Как она это сделала, Юозас не понял. И как вышло, что она всё время нападала, а он всё время защищался, тоже не понял. Слишком стремительными были атаки, слишком активной была защита (защита с одновременной угрозой противнику, в отличие от пассивной, оборонительной защиты). Из всех видов нападения вредная девчонка предпочитала открытое, двойное и комбинированное нападение. Последнее — страшный сон шахматиста: сложная форма тактического взаимодействия фигур в атаке, при котором атакованную фигуру нельзя ни защитить, ни увести из-под удара.
Юозас почувствовал, как у него вспотел лоб. Похоже, он недооценил противника.
Вокруг них собрались болельщики. В другое время Юозас бы обрадовался такому вниманию, но сейчас ему было не до зрителей. Он безнадёжно проигрывал третью партию.
— Деточка, как это у тебя получилось? — только и смог вымолвить биолог, дважды получив мат. — Ты обыграла гроссмейстера. Поздравляю. Хочешь ещё?
Кэли хотела. Чего нельзя было сказать о её противнике. После третьей проигранной партии посрамлённый гроссмейстер (и дёрнули черти за язык — признаться!) удалился из кают-гостиной под сдержанные смешки присутствующих. Остаток вечера Кэли с Леоной играли в шашки, в поддавки, с переменным успехом.
Часть 8. Эмоциональная компонента
Другая логика
Кэли с Леоной сидели в каюте Катеринки. На лицах андроморфов читалось торжество. Катеринке было стыдно, словно она сама придумала эту некрасивую месть, сама совершила поступок, за который сейчас испытывала неловкость. Между тем Леона и Кэли веселились вовсю, изображая в лицах, как биолог метался по шахматной доске, как улюлюкала кают-гостиная, как поздравляли Кэли…
Единственным, кто избежал наказания, был Золтовски. Хотя Катеринка рассказывала о нём подругам, обливаясь слезами. У биолюдей иная логика: Лех не делал ничего плохого, наоборот, целовал Катеринке руку, уважительно отзывался о её родителях (доказывать, что предки, жившие больше тысячелетия назад, родителями не являются, было бесполезно), называл герцогиней (доказывать, что герцогский титул в кают-гостиной звучал как издёвка, было бесполезно). И потому Лех Золтовски избежал наказания, хотя его стоило бы проучить. При мысли о том, как «проучили» бы поляка эти двое, Катеринку охватывало смятение. Наверное, Лех и вправду был к ней неравнодушен. Был и сплыл. Сделал из неё посмешище. Не надо ей такой любви, вообще никакой не надо…