Эксперимент «Идеальный человек»
Шрифт:
– Эй! – застучал он в дверь. – Геннадий Онуфриевич, открой. Это я, Федор Иванович.
– Какой Федор Иванович? – грубо спросил изнутри молодой ученый.
– Я! Какой еще?
В комнате послышалась торопливая возня, упал стул. И тут Варвару Игнатьевну словно осенило. Это же тот, о котором предупреждал Нуклиев. Негодяй пробрался в личине водопроводчика!
У старой женщины оборвалось сердце. У Геннадия Онуфриевича находился как раз Олег Борисович.
– Сейчас открою.
По спальне снова кто-то торопливо пробежал, опять упал стул.
– Послушайте, – сказала Варвара Игнатьевна. –
Мнимый водопроводчик не обратил на ее слова никакого внимания. Он нетерпеливо крутил ручку двери.
– Я же сказала, – Варвара Игнатьевна потянула наглеца за рукав. – У нас все в порядке. До свиданья!
– Отстань, старуха! – нагло ответил «водопроводчик» и нетерпеливо застучал кулаком в дверь.
– Степаныч! Степаныч! – закричала Варвара Игнатьевна.
– Что случилось? Иду! – послышался сонный встревоженный голос – Онуфрий Степанович уже давно мирно почивал, пропустив стаканчик «Портвейна-72».
Не дожидаясь помощи мужа, Варвара Игнатьевна собственными силами сгребла в охапку коротышку и поволокла в сторону входной двери. «Водопроводчик» мертвой хваткой вцепился в дверную ручку. Несмотря на хилый организм, у него оказались удивительно цепкие пальцы.
Но силы оказались неравны, когда на помощь подоспел Онуфрий Степанович. Ничего не спрашивая, он молча навалился на Полушефа. Ученый тут же был оторван от спасительной ручки и, спеленатый крепкими крестьянскими руками, медленно двинулся к выходу. При этом заместитель директора ругался, как настоящий водопроводчик.
В этот критический момент дверь спальни распахнулась и на пороге появился Геннадий Онуфриевич.
– Прошу вас, Федор Иванович, проходите, – сказал молодой ученый вежливо. – Извините за то, что не открыл сразу, – я уже спал. Отпустите Федора Ивановича!
Крестьянские руки распались, как парализованные змеи. Шеф тряхнул плечами и гордо проследовал в спальню. Хлопнула дверь, щелкнул замок. Варвара Игнатьевна приникла к замочной скважине.
– Олега Борисовича-то нет в комнате! – ахнула она.
– Куда же он делся? – удивился Онуфрий Степанович и тоже заглянул в скважину, оттеснив супругу.
Перед освещенным настольной лампой столом, на котором громоздились расчеты и графики, стояли Геннадий Онуфриевич и Полушеф. Нуклиева, действительно, в комнате не было. Неужели залез под кровать?
Начало разговора старики пропустили.
– Ну хочешь на колени перед тобой стану? – услышали изумленные родители слова заместителя директора.
– Мне не нужны ваши колени, Федор Иванович. Вы санкционировали эксперимент, а теперь отменяете его. Это нехорошо, Федор Иванович, нечестно и даже подло, – отвечал Геннадий Онуфриевич.
Полушеф присел на стул, закрыл лицо руками.
– Ты пойми, Красин. Для меня это последний шанс. Если я никому не привью любовь к раскопкам под деревней Синюшино, то вся моя жизнь, значит, была ненужной.
– У вас есть сын, вот ему и прививайте.
– Сын… Вы знаете современную молодежь… В детстве я упустил момент, а сейчас… Для него день прошел, и ладно. Иногда с друзьями он мне помогает в выходные дни копать. Не безвозмездно, конечно. Ставлю им ящик водки… Как в старину купцы… Вы бы послушали, как они насмехаются над раскопками
– Нет, – сказал Геннадий Онуфриевич.
Федор Иванович вскочил со стула и забегал по комнате.
– Я от вас многого не требую, Красин. Три года. Разрешите мне заниматься с ним в вакуумной ванне три года, а потом делайте что хотите. Только три года, Красин, и он будет знать клинопись как свои пять пальцев! А английский от вас никуда не уйдет. Ну что такое в наши дни английский? Сейчас его зубрят всюду: в кружках при ЖКО, в детских садах, прикованные к постели больные изучают… Это на нас свалилось, как грипп…
– Моя цель – не английский.
– Знаю, знаю. Идеальный человек! Это прекрасная цель, Красин. Но скажи мне, разве плохо, если идеальный человек будет знать клинопись и любить прошлое? А, плохо? Скажи? Молчишь? Сам знаешь, что клинопись – лишняя грань идеального человека.
– Нет, – сказал Красин. – Вы его можете утащить с собой в глубь веков.
Глаза Федора Ивановича блеснули, но он быстро опустил их, чтобы не выдать себя. Очевидно, Геннадий Онуфриевич попал в точку.
– Нет, нет. Он останется с вами в настоящем. Но я буду умирать со спокойной совестью – после меня кто-то будет копать. Ведь это самое главное, Красин, – если после тебя кто-то продолжит твое дело. Для этого мы живем.
– Вот я и хочу оставить после себя идеального человека, без завихрений.
– Значит, ты считаешь, что клинопись – завихрение.
– В известной степени…
– Ну, знаешь! – Полушеф забегал по комнате еще быстрее. – Это твое последнее слово?
– Да.
– Завтра я отдаю приказ о закрытии вашей темы. Если ты не выйдешь на работу, то будешь автоматически уволен.
– Ну что ж…
– А на что жить будешь?
– Это моя забота.
Федор Иванович подошел к двери и взялся за ручку. Старики отскочили от замочной скважины.
– Ну хорошо, – сказал Полушеф с угрозой. – Я все равно своего добьюсь. Терять мне нечего – скоро на пенсию, поэтому заранее предупреждаю, Красин, что я не остановлюсь ни перед чем, чтобы заполучить материал.
– Что вы имеете в виду под словом «материал»?
– Твоего сына.
– Ах, вот что… Значит, будете красть?
– Последний раз спрашиваю. Идешь на клинопись?
– Нет!
Полушеф так быстро вышел из спальни, что Варвара Игнатьевна едва успела убежать на кухню. Федор Иванович надел свое пальтишко, уронил с вешалки картуз с полуоторванным козырьком и с ненавистью подфутболил его правой ногой. Картуз полетел и сам собой наделся задом наперед на голову не успевшего скрыться Онуфрия Степановича. Онуфрий Степанович стал похож на блатного из фильмов тридцатых годов.