Эксперт № 23 (2013)

Эксперт Эксперт Журнал

— Выше крыши. В нашем центре семь операционных. Мы бы могли в день брать десять-пятнадцать больных с острым инфарктом по Москве. Аналогичная ситуация в Российском кардиологическом научно-производственном комплексе Минздрава РФ. К нам в федеральный центр привозят больных со всей страны, а московских с острыми инфарктами — почти никогда. Многие центры работают с девяти утра до трех дня, а должны работать двадцать четыре часа в сутки семь дней в неделю.

— Раньше горько шутили, что инфаркт диагностируется уже чуть ли не после смерти больного. Есть ли сейчас технологии, позволяющие предвидеть инфаркт или инсульт?

—

Технологии есть. Но только ими еще нужно хотеть воспользоваться. К сожалению, уровень наших пациентов таков, что приходится только смиренно удивляться. Мы лечим от инфарктов врачей и говорим: коллеги, ну как же вы докатились до этого, уж вы-то все знаете... Об этом нужно постоянно говорить. Вспомните, как заболел в свое время Борис Николаевич Ельцин, и страна узнала о коронарном шунтировании. Есть простые технологии — электрокардиография, эхокардиография, тесты с нагрузкой, которые, как правило, выявляют пациентов из группы риска. И тогда мы направляем их на такую диагностику, как коронарография, где врачи уже видят точную картину состояния сосудов. И после этого принимается решение: либо стентирование, либо шунтирование, либо консервативное лечение.

...В кабинет заглядывает медсестра: «Баграт Гегамович, вас ждут в третьей операционной». Алекян спрашивает: «Хотите посмотреть, как такие операции делаются?» Мы надеваем халаты и спешим за ним. Через пару минут Алекян уже склоняется над пациенткой, а мы вместе с врачами-стажерами наблюдаем через стекло и смотрим на мониторы из предоперационной. Баграт Гегамович выходит минут через пять и быстро прокручивает кадры на мониторе: «Смотрите: введенный через бедренную артерию катетер добирается до нужного места, здесь сосуд сужен на 90 процентов. В это место из катетера и выпускается стент. Посмотрите, как он сразу же распрямляется и расширяет сосуд до нормального состояния».

Никакой раскрытой грудины — через бедренную артерию вводят катетер, из которого выскакивает стент

Фото: Олег Сердечников

Снова в дверях возникает голова медсестры: «Баграт Гегамович, зайдите, пожалуйста, в шестую...»

После очередного пятиминутного манипулирования в операционной Алекян показывает главный момент на мониторе. «У женщины врожденный порок — дефект внутри перегородки сердца, попросту дырка. Мы запускаем через катетер специальный баллон, который измерит ее диаметр, чтобы мы смогли подобрать окклюдер, устройство для заделывания таких отверстий, нужного размера». Мы видим, как окклюдер, словно выпрыгнув из катетера, превращается в два плоских «пончика», которые латают дырку с двух сторон.

После этой пациентки в операционную доставят трехдневного ребенка. У него так называемый критический легочный стеноз — сосуды настолько сужены, что кровь практически не поступает в легкие. «Представьте себе, что не так давно новорожденным делали операции, раскрывая грудину. И это очень часто приводило к летальному исходу. Сейчас мы можем во многих случаях спасать детей, используя малотравматичные эндоваскулярные методы».

Мы возвращаемся в кабинет.

— Вы провели в каждой операционной примерно по пять- десять минут. Это похоже на работу в какой- нибудь мастерской...

—

В самом деле, напоминает конвейер. Вы видели две операции. А в день их бывает до пятнадцати, вместе с диагностикой проходит до сорока пациентов.

— Если сравнивать с Америкой или Европой, как у нас обстоят дела?

— На один миллион населения в Европе делают примерно две тысячи операций стентирования. Мы в прошлом году сделали 541. А в 2000 году — всего 17 таких операций. Ни в одной стране мира нет таких темпов роста, как в России.

— А самих центров в стране достаточно?

— Сегодня в стране почти 200 центров. И в них 330 операционных. В прошлом году через эти центры прошло 330 тысяч пациентов, то есть через каждую операционную — тысяча больных, это очень мало.

— Какова же потребность?

— Нам нужно увеличить эту цифру в пять раз — до полутора миллионов. Если мы будем делать не одну тысячу операций в каждой операционной, а три-четыре тысячи, мы решим вопрос полностью.

На всю операцию — полчаса, на установку стента руками мастера — пять минут

Фото: Олег Сердечников

— Хватает ли специалистов?

— В 2004 году их было всего 258 человек. Сейчас под тысячу. Каждый год прирастаем более чем на 100 человек. Нам стоило много энергии вообще ввести такую специальность — рентгенэндоваскулярная диагностика и лечение. Мы начали образовательные программы, есть открытые кафедры. Для того чтобы операционные работали круглые сутки, конечно, еще нужны специалисты, но этот вопрос решается.

— И все же слово « квота» всегда вызывает недоумение. Центры есть, специалисты есть, а квоты зачастую не позволяют спасать людей...

— Что вы! Квота — хорошее слово. Раньше вообще ничего не было. Сейчас выделяются значительные деньги: из них на каждого пациента приходится по 203 тысячи рублей. Это происходит уже четыре-пять лет. Именно эти деньги позволяют нам каждый год намного увеличивать количество прооперированных.

— Но нужно- то больше?

— Погодите, всегда нужно больше. Это же высокие технологии, дорогое оборудование — на каждую операционную примерно полтора миллиона долларов. Один окклюдер стоит примерно пять тысяч долларов. И при этом практически нет проблемы, чтобы больной попал в квоту.