Экспонат руками не трогать
Шрифт:
Ангра-Майнью не убил тебя, но отнял разум. Suum cuique – каждому свое. Ты получил то, чего больше всего боялся… Я помню, с каким неподдельным страхом ты рассказывал об археологе Неверове, помещенном в «желтый дом», как часто потом в твоих словах звучало пушкинское «не дай мне Бог сойти с ума». У каждого, кто к нему прикоснулся, Ангра-Майнью находит слабое место.
Так же произошло и со мной.
Я старался забыть и никогда не вспоминать черную полосу жизни, наступившую после твоего исчезновения. Спустя месяц шальная пуля на улице убила нашу верную Клавдию Семеновну. Она пыталась выменять на хлеб какие-то теплые вещи. Прошла еще неделя, и арестовали Липу (правда, через три месяца отпустили). Единственное, что нам с Капой тогда оставалось, это бежать за границу, эмигрировать любой ценой. Тем более что сотрудничество с новой властью я посчитал для себя невозможным, подобно заключенному договору из известной трагедии. И тут как раз через знакомых удалось получить весточку от Капиных
– Хорошо, пусть временно, – подумал тогда я про себя, – но как только Капа поправится, мы все равно уедем отсюда…
Последовал переезд в Москву, квартира в доме, где работает и электричество, и отопление, продпайки… так и затянуло. Ирония судьбы… чем больше зрело во мне неприятие новой власти, чем сильнее вскипал протест против всего, что они творят с Россией, тем больше подношений получал я в ответ. Взамен на молчаливое согласие меня щедро осыпали подарками и наделяли привилегиями. Они со временем перестали меня радовать, тем более что радоваться в одиночку скучно…
Золотой истукан бьет без промаха, в яблочко, вот и со мной осечки не вышло.
Взять хотя бы вчерашний день – только извлеченный из недр шкафа на белый свет, истукан сразу принялся за свое – настроил против меня сына, теперь в его глазах я – классовый враг.
На часах без четверти пять. Не спится. Думаю, самое время написать о том письме из Оксфорда. И хотя мысли в голове путаются, надо начать по порядку. Примерно год тому назад ко мне в руки попал номер журнала «News of Archeology», относительно свежий, издаваемый частным британским археологическим обществом. Там я случайно наткнулся на статью, посвященную пропавшей экспедиции проф. арх. Спайка. И хотя имя его мне ни о чем не говорило, я заинтересовался. Во-первых, англ. экспедиция исследовала те же районы Северной Персии, что и отец, а во-вторых, совпали сроки – 1914–1916. Финансировал Спайка какой-то лорд, не вспомню имени, страстно увлеченный историей древней Персии. Благодаря подробным отчетам, отправляемым профессором, лорд был всегда осведомлен, чем занимается Спайк и где находится. Последнее полученное им письмо, датированное сентябрем 15-го года, сообщало, что члены экспедиции отправляются в район перевала Нардан (!), это название мне встречалось и в записях отца.
Больше писем от них лорд не получал и забил тревогу, но тогда поиски Спайка ему организовать не удалось – помешала война. А спустя год он умер. Только в середине 30-х об экспедиции снова вспомнили. Словом, след ее обнаружили, опуская подробности, скажу, нашли кое-что из документов и оборудования, что не успели еще растащить местные жители. В живых, разумеется, никого не осталось.
Мне стало любопытно, и я направил в журнал письмо. Имя отца им, наверное, известно, так что не смогут не ответить. Но ответа все не было, признаться, я уже и ждать перестал. Как вдруг, третьего дня, разбирая на кафедре почту, вижу объемный конверт, оксфордский штемпель… Вскрываю (я, разумеется, был не первым, кто его вскрыл), там письмо и свежий номер журнала. Каково же было мое удивление, когда на одной из его страниц я натыкаюсь на рисунок нашего истукана. Рисунок торопливый, без деталировки, но «портретное сходство» несомненно. Под ним подпись: среди бумаг экспедиции проф. Спайка есть несколько рисунков с изображением верховного главы дэвов Ангра-Майнью. В статье, написанной одним из ведущих британских ученых, исследователей доисламской Персии, был проанализирован опыт экспедиции Спайка. В связи с найденными рисунками ученый предположил, что, вероятно, на раскопках древнего святилища, обнаруженного экспедицией, подобная находка имела место. Сказано было также, что одиночные изображения Ангра-Майнью существовали в глубокой древности, но до нас не дошли, что может быть объяснено одиозностью верховного дэва. Поклонники Зороастра находили хитрые способы избавляться от таких изображений из страха перед ними. Ведь просто разрушив или расплавив скульптуру, от него не избавиться. И хотя причина гибели экспедиции проф. Спайка не ясна, писал ученый, исчезновение уникальной находки закономерно… (так ли?)
Теперь в этой истории с золотым истуканом белых пятен практически нет. Круг замкнулся.
20. IX.40 г.
Думаю, времени у меня
Не могу сказать, что совсем не испытываю страха. Однако стоило принять решение, и как будто стало легче, хотя одному богу известно, прав ли я, поступив таким образом, или совершил страшную ошибку…
18. Возвращение в Москву
Из Загорянки Кир и Донат выехали только в шестом часу вечера и до Москвы добрались довольно быстро, потому что основной поток машин двигался из города. Сидевший за рулем Малов был оживлен и настроен на беседу. С его точки зрения, дачная авантюра, от участия в которой он поначалу отказывался, завершилась успешно, да и соседка «мисс Флетчер», как он про себя окрестил Катю, оказалась очень приятной дамой. Малов пытался разговорить приятеля, но тот, погруженный в раздумья, курил третью подряд сигарету, отвечал односложно и как-то невпопад.
– По-моему, все складывается неплохо. Дело-то сдвинулось с мертвой точки, да? Как думаешь? – наседал Донат.
– Да-да.
– Тогда чем ты расстроен?
– Прости, Донат. Я наверное… немного устал. Две ночи накануне не спал.
– Вот человек! У него миллионы на кону, а он о койке мечтает. И что ты так рано домой засобирался? Могли бы еще посидеть. Уютное местечко и щи, кстати, были превосходные!
– На мой взгляд, мы и так уже злоупотребили гостеприимством хозяйки. У нее, должно быть, дела, и она не выгнала нас потому, что просто тактичный, деликатный человек.
– Да, да, тактичный, – с хитрой улыбкой согласился Малов. От его внимания не укрылось, что миловидная хозяйка дачи произвела на Мельгунова большое впечатление. Он был на удивление разговорчив, оживлен, шутил и в завершение визита даже приложился к хозяйкиной ручке. Обычно в дамском обществе Мельгунов держался скованно. По наблюдениям Малова, он не то чтобы вовсе избегал дам, но, во всяком случае, побаивался. Сам Кир никогда не рассказывал о своей личной жизни, но в институте, как и во всяком другом коллективе (там они и свели дружбу), ходили слухи, что когда-то давно у Мельгунова была красавица-жена, молоденькая секретарша с кафедры, которая, обобрав его до последней нитки, ушла к другому. Потом, уже в бытность Малова в институте, произошла неприятная история со студенткой, к счастью, без последствий. Девушку эту Малов знал, она вообще была фигурой приметной, прекрасно знал он и Мельгунова, своего коллегу и товарища, порядочного, честного, скромного, мягкого человека, поэтому с легкостью догадался, кто из них жертва, а кто хищник. Мельгунов тогда ходил чернее тучи и как-то, будучи в подпитии, признался Донату, что тема брака или даже просто серьезных отношений с женщиной отныне для него табуирована.
По счастью, этот негативный опыт не превратил Кира в женоненавистника, в убежденного холостяка со всеми характерными атрибутами в виде несвежих рубашек и небрежной стрижки. Он выглядел вполне привлекательно и даже моложе своих сорока восьми, так как в отличие от многих ровесников, и от Малова в том числе, не растолстел и держал себя в форме.
Два года назад, благодаря усилиям деятельной матушки, Мельгунов обзавелся собственной крохотной квартиркой на «Соколе». Правда теперь ему приходилось жить на два дома – Ирина Николаевна тяжело переносила одиночество. Отселение же Кира в отдельную квартиру она предприняла в последней надежде на внуков, которых так и не дождался ее супруг, профессор востоковедения Мельгунов-старший. Кроме матери из родных у Кира были еще двоюродная сестра и племянник Валентин, серьезный молодой человек девяти лет. Кир занимался с Валентином английским, а для усиления результата посещал с ним кино, кафе, цирк и мышиную железную дорогу. Наблюдая за ними, Ирина Николаевна тяжело вздыхала… Призвание, продолжение семейной традиции, наука – все это, разумеется, хорошо, когда не идет в ущерб простому человеческому счастью. Впрочем, сам Кир, занимаясь любимым делом, отнюдь не чувствовал себя несчастным. Тем более что в последнее время оно, это дело, стало очень достойно оплачиваться. Основным источником дохода Кира помимо преподавания в институте являлось сотрудничество с западными журналами, а также работа в качестве переводчика. В своей области он добился многого, его знали, с ним считались, ценили, уважали не только как прекрасного профессионала, но как интеллигентного, скромного человека, никогда не спекулирующего славным именем Мельгуновых, неразрывно связанным с историей русской школы востоковедения, именем, которое само по себе, безо всяких усилий со стороны Кира, могло бы гарантировать ему зеленый свет в науке.
– Ты не обратил внимания, какой у нее голос? – неожиданный вопрос Мельгунова нарушил молчание в машине.
– Голос красивый, ничего не скажешь, – не переспрашивая у кого, догадался Донат.
– Красивый, – тихо произнес Кир и, помолчав, добавил: – Это, пожалуй, слишком просто… такой голос мне встретился впервые. В нем как будто заключена сама жизнь…
19. Медсестра Зоя Мальцева
Восточная Пруссия, 1944 г.
Ночную тишину разбудил далекий орудийный бой. Сначала гулко и басовито ударили тяжелые орудия, забухали гаубицы, полковые пушки, стрельба разрасталась. В черном беззвездном небе замелькали вспышки орудий. По растревоженной земле пошла дрожь. Потом все стихло. Артиллерия уступила место пехоте.